Под созвездием Большого Лося

Отец Таны^[1] ушёл искать Большого Лося, когда сугробы доставали взрослым мужчинам до пояса. Он отправился на север, как ни отговаривала мать. Каждому известно, что там — вход в Нижний мир, которым правит Куль-Отыр. Когда открываются врата, к людям приходят болезни, ползучие гады и хитрые враги. Ледяной северный ветер, вырываясь оттуда, шепчет в уши страшные сказки. Когда отец ушёл, лес безмолвствовал, а язычки костра, который разожгла Тана, почти не плясали, едва протягивая рыжие пальцы к тёмному небу.

Тана вставала рано, раньше того, как Большой Лось открывал единственный глаз, который в пору глубоких сугробов был совсем сонный и ленивый и почти не согревал землю. Она натягивала меховой капюшон так глубоко, что наружу торчал только кончик носа, да вырывалось облачко пара. Ночью костёр подкармливали по очереди, но иногда Тана, пробудившись, находила его потухшим, а угли остывшими. Хлюпая носом, она чиркала камнем о камень, пытаясь выбить искру, и угрюмо бормотала, что, будь она мужчиной, научилась бы строить другие жилища.

Их хижина, сложенная из веток деревьев и покрытая слоем земли, напоминала нору лесного зверя. Широкий вход ничем закрыт не был, лишь горел посреди него костёр, оберегая от хищников и злых духов. Тепла он давал мало, поэтому всю снежную пору семья не снимала шубы и спала вповалку, тесно прижимаясь друг к другу. Таких жилищ в их маленьком поселении было не больше, чем пальцев на обеих руках Таны.

Сегодня Тане повезло, и, хотя огонь всё-таки потух, в кострище оставалось достаточно жара, чтобы вскипятить воды. Она разворошила палочкой угли и аккуратно установила в ямку глиняный сосуд, бросив туда сухой ароматной травы.

Мать ещё спала — Тана слышала её мерное дыхание. Выкопав из снега вчерашнее жареное мясо, она разложила его на две неровные глиняные тарелки и тоже пристроила на угли. Пока еда грелась, Тана загибала пухлые грязные пальчики на руке, сосредоточенно сопя. Она пыталась отметить, сколько раз Большой Лось открыл и закрыл горящий глаз с тех пор, как отец ушёл в лес. Отчего-то она знала, что он уже никогда не придёт обратно и не подбросит её в воздух со смехом.

Проснулась мать, положила руку на капюшон Таны, без слов благодаря дочь за то, что она так славно помогает вести хозяйство, и тут же отошла. Тана видела, как мать возится с окровавленными тряпками, — совсем недавно у них родился очередной младенчик, который не выжил. Теперь он на ветвях Великой лиственницы, что растёт за обледеневшей рекой, вместе с другими умершими детьми и великими шаманами. Поэтому отец и ушёл — он хотел добыть снадобье для матери, чтобы та подарила ему долгожданного сына. Пока что у них есть только Тана.

Большой Лось едва приоткрыл глаз, и по лесу блеснуло сиреневым.

— Если отец не вернётся к вечеру, завтра нам будет нечего есть, — сказала мать, присаживаясь рядом и грея руки над тлеющими углями.

Тана, взявшая было свою долю мяса, тут же положила её обратно.

— Тогда я не буду. Ешь ты.

Мать отвернулась, прикрыв лицо рукавом, потом глубоко вдохнула, видимо, собираясь с силами, и выдавила улыбку.

— Нет уж, дочка. Давай просто съедим это не за раз, как сделали бы ещё вчера, а растянем на весь день.

Тана с облегчением кивнула и вцепилась зубами в мясо. Мать была права: если отец не вернётся, им никто не поможет. Две женщины станут для людей обузой. Придётся идти на охоту самим. Лук и стрелы отец забрал, но можно взять его ловушки. Вдруг в одну из них попадётся заяц или другой мелкий зверёк.

— Расскажи про Большого Лося, — попросила Тана, тщательно облизывая каждый палец, чтобы не пропало ни капельки еды.

— Тана, ты же не маленькая — сказки просить, — улыбнулась мать, но рассказ всё-таки начала…

***

Давным-давно, когда не было света и не было деревьев; когда по земле не бродили ни зверь, ни человек; когда и самой земли ещё не было, как и воды, — жили два брата. Старший, Нуми-Торум^[2], мог доставать из рукава звёзды, но только по одной за раз. Он развешивал их так высоко, как только мог достать, чтобы младший брат, Куль-Отыр, до них не добрался. Звёзды были хрупкие, и Отыр забавлялся, разбивая их одну о другую. Торума это печалило — ему было несказанно жаль крошечные светящиеся комочки, но злость в его сердце никогда не прорастала.

Отыр ничего необычного делать не умел, потому завидовал старшему брату.

— Смотри, — говорил ему Торум, — с каждой звездой становится всё светлее. Ты видишь, как пусто в нашем мире?

— Раз пусто, так и нечего тут освещать, — бормотал коротышка Отыр, пытаясь допрыгнуть до очередной звезды, которую подвесил брат.

— Вообрази, что звёзд будет столько, что мы увидим далеко и разглядим там нечто удивительное, прекрасное, о чём мы даже не догадывались.

Думы о прекрасном Отыра не интересовали. Но Торум был прав, и однажды, закрепив очередной крохотный огонёк, он увидел вдали тонкий силуэт. Он был уверен, что это такое же существо, как они с братом. Значит, в мире они не одни! Но как поговорить? Что, если он испугает того, кто там вдали?

Торум собрался с силами, взмахнул рукавом — другим, не тем, из которого доставал звёзды, — и из него вылетели три птицы. Теперь люди зовут их орёл, коршун и ястреб — солнечные вестники весны. Отправились они на быстрых крыльях в ту сторону, где Торум заметил незнакомца, и принесли весть, что это дева по имени Калтась-Эква.

Вслед за птицами явилась и она сама. Длинные косы опутывали её стан, и лучшего наряда нельзя было вообразить. Кожу девы покрывали удивительные рисунки, а глаза её чернели, как та тьма, что Торум разгонял своими звёздами.

— Что это светится вокруг? — удивлённо спросила Эква. — И что за диковинных созданий ты за мной послал? Кто сотворил всё это?

— Я, — только и смог ответить Торум, зачарованный красой, какой доселе не видывал.

Стали они жить как муж и жена. Отыр завидовал ещё больше и требовал от брата найти женщину и для него. Он становился всё мрачнее и подолгу блуждал в кромешной тьме. Торум же, по желанию Эквы, создал землю и воду, камень и металл. Но всё это выглядело безжизненным и деве не нравилось.

Однажды, когда Торум и Эква крепко спали на сотворённой земле у широкой реки, Отыр явился к ним с огромным камнем и, не раздумывая, со всей силы опустил его на голову старшего брата. Но был Торум силён и могуч, поэтому камень лишь ранил его. Вскочил он на ноги, проснулась и Эква. Разглядев младшего брата, Торум разгневался, как никогда прежде.

Сотрясся целый мир, посыпались звёзды, и восстал из них Большой Лось. Раскидистые рога его подпёрли небесный свод, тело едва уместилось между облаками и камнями, а ноги увязли глубоко в земной тверди. Взревел Лось и открыл единственный глаз. Засияло на небе светило невиданной яркости. Выронил Отыр камень, закрылся руками от нестерпимого света и закричал так, что земля заскрежетала и вздыбилась горами.

— Прости его на первый раз. Он ведь брат тебе, — сказала Эква, тронув супруга за руку.

Нуми-Торум отличался добротой, хотя силы его были нескончаемы и могли разрушить весь мир, им же сотворённый. Он вздохнул и, не глядя на брата, взмахнул руками, открыв двое врат. Из северных вырвался холодный свистящий ветер и утащил сопротивляющегося Отыра, захлопнув следом створки. В южные вошли Торум и Эква рука об руку, чтобы жить на небосводе, поближе к сияющему оку, света которого не выносил брат-предатель.

А Большой Лось так и остался стоять. Из тела его проросли трава и деревья и родились звери, птицы и насекомые, а затем и человек. Рога крепко держат Верхний мир, а по ногам умершие спускаются в Нижний мир, где и поныне правит Отыр. Он, как и брат, научился сотворять живых существ, только выходят они у него сплошь гадкими и опасными. Поэтому лучше не ходить на север, когда оттуда дует сильный ветер, — никогда не знаешь, что вышло из врат Отыра на этот раз.

А народ, что живёт теперь под защитой Большого Лося, отыскал на небе россыпь звёзд^[3], похожую на него. И если нужно испросить охотничьей удачи, или здоровья, или ещё чего — каждый голову к небесам поднимает.

***

Отец к вечеру не вернулся. Тана дождалась, пока дыхание матери станет спокойным и мерным, и осторожно выбралась наружу. Найдя цепким взглядом Большого Лося, вышитого по чёрной ткани небес, она успокоилась — тот будет рядом и не допустит, чтобы Тана попала в беду.

Плюнув на палец, она убедилась, что ветер дует со стороны Верхних врат, и отправилась в поход через лес. Еды Тана не взяла — дома её не оставалось, да и вернуться она рассчитывала к утру. Вода тоже не нужна — для этого есть снег, который быстро тает в пригоршне.

Тана ещё ни разу не ходила далеко в лес одна, тем более ночью. Вопреки её страхам непроглядной тьмы там не оказалось. Снег мягко мерцал, отражая звёздный свет, а стволы сосен окутывало синее, словно шедшее изнутри сияние. Тана задрала голову и, раскрыв рот, разглядывала ствол одного из этих исполинов, что кроной, наверное, доставал до самого Верхнего мира.

От созерцания её оторвал звук, похожий на цоканье. Звук перешёл в писк, и Тана с удивлением обнаружила зверька, который сидел неподалеку на задних лапках. Длинное тельце согнулось и походило на отцовский лук, белая шёрстка серебрилась, а умные чёрные глазки хитро поблёскивали. Убедившись, что завладел вниманием Таны, зверёк ещё раз цокнул, подпрыгнул и устремился по сугробам в глубь леса. Остановился, обернулся, громко фыркнул, видимо, удивляясь, какая Тана несообразительная. Она сделала робкий шаг следом, и зверёк, удовлетворённо пискнув, споро запрыгал по снегу дальше.

Там, где он пробегал, оставались едва заметные лёгкие следы, а Тана проваливалась в снег по пояс, едва перебирая ногами, — благо он был рыхлый, не слежавшийся. Ещё один шаг — и она ушла в сугроб с головой. Сердце ухнуло вниз, ударившись о рёбра и забившись в животе. Сейчас она задохнётся!

Но пробираться под снегом оказалось намного легче. Сверху к ней нырнул её забавный проводник и удобно устроился на плече, вцепившись в шубку когтями. Снег светился изнутри тем же синим сиянием, что и сосны. Его испещряли причудливо переплетающиеся ходы и норы. Пару раз Тана видела таких же зверьков. Они возмущённо цокали и исчезали в отверстиях, которых всюду было множество.

Совсем не скоро или почти сразу — время здесь будто застыло — Тана и зверёк вывалились из сугроба и оказались в круглой пещере. Тана больно стукнулась коленками и ойкнула, породив волну эха. С потолка пещеры свисали сосульки, а пол покрывали густые папоротники и мягкий мох. Посередине горел костёр. У огня сидела дева, которая, увидев неуклюжие попытки Таны встать, звонко рассмеялась. На этот звук эхо не откликнулось.

Тана совладала с разъезжающимися ногами и встала прямо, отряхивая шубку и меховые штаны от снега. Капюшон с головы давно съехал, и в волосы набился снег, который теперь стремительно таял, стекая ручейками за ворот. Зверёк шмыгнул на колени к деве. Тана, проследив за ним взглядом, наконец рассмотрела хозяйку пещеры.

Кожу бледно-зелёного оттенка прорезали тёмные прожилки, а волосы походили на сосновые побеги. Она выглядела угловатой, но в каждом движении чувствовалась гибкость молодой веточки. Тана сделала шаг назад, про себя тут же прозвав странную деву Деревянной.

— Подойди, — Деревянная поманила Тану. От жеста её рука скрипнула, как сосна на ветру. Серьги-шишки качнулись у лица.

— А ты кто? — решилась спросить Тана.

— Я одна из духов летнего леса, а это моё зимнее укрытие.

В воздухе запахло терпкой хвоей и тающей от жары смолой, спелой земляникой и молодыми спиральками папоротника. Тане стало спокойно и хорошо. Она смело приблизилась и протянула к огню руки.

— Так-то лучше, — сказала Деревянная. — Зачем Тэбням^[4] тебя привёл? Почему бродишь ночью одна в лесу?

— Я ищу отца. Он ушёл на север, к Большому Лосю. Зачем твой зверь меня сюда проводил, я не знаю.

— К Большому Лосю… — задумчиво повторила Деревянная. — И зачем идти на север?

— В три другие стороны он уже ходил.

Деревянная задумалась, поглаживая задремавшего на её коленях зверька.

— Проснись, Тэбням, — рука остановилась. — Проводишь нашу гостью дальше. Я идти наверх не могу, не время мне. Встретите зимних сестриц или братьев, пусть помогут. А нет — справитесь и сами.

Зверёк приоткрыл один глаз, потянулся и с наслаждением поточил коготки о кору платья, едва прикрывавшего острые колени Деревянной. Затем он спрыгнул в траву и с готовностью уставился на Тану.

Деревянная протянула ей чашку, в которой оказался горячий напиток с хвойным вкусом. Осушив её до дна и поклонившись, Тана нырнула в снежный проход с другой стороны пещеры вслед за Тэбнямом.

Когда они поднялись на поверхность, луна в небе висела в том же месте, где Тана видела её в последний раз. Выбраться из сугроба оказалось легко, и ноги больше не проваливались в снег. Тана стала такой же лёгкой, как Тэбням, и проворно бежала вслед за ним, не чувствуя холода и усталости. Волшебное питьё, догадалась она. Ещё раз послюнив палец и мельком глянув на замшелые бока деревьев, Тана убедилась, что они держат путь на север.

Интересно, встретятся ли им духи зимнего леса, а если да, то как они выглядят? Но пока лес оставался тихим и пустым. Внезапно ветер сменил направление и усилился, да так, что Тана не могла сделать ни шагу. Тэбням впереди распластался по снегу, но его всё равно тащило назад. Тана упала ничком и схватила зверька. Тот проворно юркнул в рукав шубки и мелко задрожал.

Ветер принёс колючий снег, но нужно было вставать и идти дальше. Снежинки больно кусали щёки и голые руки. Вскоре Тана поняла, что это вовсе не снег, а туча белых, остервенело жалящих комаров. Зимой? Откуда? Взрослые говорили, что гнус является из Северных врат, неужели она подошла к ним совсем близко?

Тэбням затих в рукаве, и Тана не знала, правильно ли идёт. Она размахивала руками, силясь отогнать назойливое комарьё. Наконец, упав на колени, Тана погрузила зудящиеся ладони в снежную прохладу, случайно вытряхнув Тэбняма.

— Хэ-э-э-эй! — оклик прорвался сквозь противное гудение комариной тучи, и Тана рискнула поднять голову.

Между деревьями застыла полупрозрачная фигура. Всадник верхом на олене — разглядела Тана. Тэбням радостно пискнул и побежал к нему, подпрыгивая. Всадник выхватил лук из-за плеча, молниеносно вложил стрелу и выпустил её в комариную тучу. Тана испуганно охнула и, прикрыв голову руками, снова упала в снег. Свистнула ещё одна, и ещё одна стрела, и Тану осыпал дождь мелких льдинок.

— Вставай, человеческое дитя, исчадий Нижних врат больше нет, — бьющейся сосулькой прозвенел высокий мужской голос.

Тана с опаской взглянула на Всадника, который спешился, отбросил лук и теперь приближался к ней. За его спиной олень обнюхивал Тэбняма широкими ноздрями, сопя и фыркая, поднимая крошечные вихри снега. Хихикнув — настолько забавным показалось это зрелище — Тана снова перевела взгляд на своего спасителя.

Словно умелая рука высекла Всадника из глыбы льда, да так искусно, что можно было различить каждую деталь причудливого одеяния: две пластины полукругом обнимали его плечи, делая их шире, несколько таких же защищали грудь. Узкую талию украшал пояс с широкой пряжкой и свисающими до колен кистями. Левую руку до локтя закрывала накладка — от удара тетивы, догадалась Тана. Всадник был молод и хорош собой.

— Меня зовут Тана, а ты дух зимнего леса?

— Именно так, — глаза на ледяном лице блеснули, отразив призрачный свет ночного леса, а от переливчатого голоса сердце Таны замерло. — Позволь узнать, что делает человеческое дитя ночью в лесу?

Тана второй раз за ночь поведала свою историю, но не упомянула про встречу с Деревянной. Всадник внимательно слушал, чуть склонив голову. Его волосы спускались ниже плеч, а прядь со лба была убрана в тонкий хвост на затылке.

— Ты знаешь, что это за комары? — наконец спросил он и, не дожидаясь ответа, объяснил: — Врата в Нижний мир широко открыты этой ночью. Ты подошла настолько близко, что, куда бы теперь ни свернула, уйти отсюда без моей помощи не сможешь. Людей влечёт к вратам, тянет так, что невозможно противиться.

— Значит, — губы Таны предательски задрожали, — отец вошёл во врата, и мне его не отыскать?

— Я охраняю здешнюю границу. Не хочешь ли ты сказать, что я упустил человека? — в голосе Всадника льдины на вскрывающейся реке бились острыми гранями, и Тана вздрогнула всем телом. — Одна ты будешь долго бродить здесь. Я не собираюсь присматривать за тобой до утра, поэтому помогу с поисками.

— Погоди, ты не знаешь… как найти Большого Лося?

Он не ответил. Подхватил Тану на руки, как невесомую снежинку, и посадил на оленя. Тот повёл ушами и повернул голову, кося чёрным глазом, пытаясь рассмотреть нежданную ношу. Спина оленя оказалась тёплой и мягкой, и Тана подумала, как хорошо было бы сейчас вздремнуть.

Но поспать ей не удалось — это оказалось совсем не такое путешествие, как представила себе Тана. Ледяной Всадник, вручив ей Тэбняма, тоже запрыгнул на оленя и пронзительно свистнул. Лес понёсся мимо с такой быстротой, что стволы сосен сливались в сплошную черноту. Ветер, который встретил Тану в этой части леса и принёс с собой комаров, не шёл ни в какое сравнение с тем ураганом, что сейчас хлестал её по лицу. Больно — Тана не могла ни дышать, ни слышать, ни видеть.

Через какое-то время они остановились. Судя по следам на снегу, это было то же самое место, откуда они выехали. Всадник спрыгнул с оленя и снял с него Тану.

— Мы объехали весь лес. Здесь нет больше людей, кроме тебя.

Объехали? Так эта дикая скачка называлась? Может, он не такой уж добрый, как показалось сперва Тане, и просто обманул её?

— Ой, а где Тэбням? — хватилась она.

— Твой зверь?

— Да, его имя мне назвала Деревянная.

— Кто?.. — Всадник, услышав её слова, словно оледенел ещё больше.

— Дева из дерева. Она дух летнего леса.

Всадник поспешно отвернулся, пряча лицо. Тана, быстро потеряв к нему интерес, принялась обследовать шубку в надежде, что Тэбням просто спрятался в складках.

— Расскажи, где ты видела деревянную деву… пожалуйста, — попросил он тихо и печально, словно защитное ледяное одеяние спало с него, обнажив душу. Тана даже внимательно оглядела Всадника — нет, на нём всё цело. Но после странной бешеной скачки, во время которой ничего нельзя было рассмотреть, она больше не доверяла ему. Как он мог увидеть, что отца нигде нет?

— Тэбням знает, как найти Деревянную, — она решила схитрить, — теперь он сам потерялся. Если мы его отыщем…

И вот они снова сидели верхом, но на этот раз Всадник не торопил оленя. Он будто оцепенел позади Таны, думая о чём-то своём.

— Ты можешь быстрее? — спросила она. — Ну, не так быстро, как в прошлый раз… Ведь нельзя было ничего разглядеть. Тэбням маленький, так мы его точно не увидели бы. Да и отца…

— Твои человеческие глаза ничего не увидели, а я осмотрел лес, — возразил Всадник. — Он пуст. Твоего отца здесь нет. А за зверя не беспокойся. Это его дом, ничего с ним не случится, даже если не найдём.

— Вообще-то, он мой друг, а друзей не бросают в тёмном лесу! — возразила Тана. — А откуда ты знаешь Деревянную? Она же летний дух, а ты зимний. Разве вы могли встречаться?

— Ты права, теперь я чаще всего вижу только противных весенних. Эти малявки портят тут всю зимнюю сказку, превращают наши чудесные сугробы в мерзкую слякоть.

— Весна тоже красивая!

Всадник лишь хмыкнул в ответ.

— Так откуда? — не унималась Тана, но он не сказал ни слова.

Они ехали молча, и вот на снегу показалось что-то тёмное, но это не мог быть Тэбням — у него ведь белая шкурка.

— Эй, зимний дух, гляди!

Всадник спрыгнул с оленя, оставив Тану на его спине, и подошёл к тому, что лежало под сосной.

— Какая жалость. Он, видимо, ударился о ствол.

Тана взвизгнула от ужаса, мгновенно заморозившего кончики её пальцев, которые она всю дорогу грела о шкуру оленя, — действие напитка Деревянной постепенно ослабевало.

— Нет, Тэбням белый!

— Это кровь, человеческое дитя.

— Тэбням!

Она кубарем скатилась наземь, бросилась к Всаднику и оттолкнула его, едва не примерзнув рукавом к его бедру. Это действительно был Тэбням. Тана осела на снег и громко заплакала, боясь даже притронуться к неестественно выгнутому тельцу, под которым темнело жуткое пятно.

— Пожалуйста, живи, пожалуйста! Если надо отдать кусочек моей жизни, бери, только живи!

За её спиной Всадник скрипнул зубами.

— Что ты такое болтаешь, человеческое дитя?..

Тут же лес озарил нестерпимый свет. Тана закрыла лицо руками, а Всадник сделал шаг и рухнул на колени рядом с ней.

— Госпожа… — пробормотал он.

Немного привыкнув к свету, Тана отвела ладошки от лица и проследила за взглядом Всадника. Она увидела сияющий шар и стройный силуэт в его сердцевине. Свет понемногу погас, оставшись ореолом вокруг высокой женщины, на которую Всадник взирал с ужасом и почтением. Её тело опутывали длинные косы.

— Ты предложила лесу часть своей жизни за жизнь белого соболя, девочка. Я правильно тебя услышала?

— Д-да, — скорее подумала, чем вымолвила Тана. — А ты… кто?

Всадник глухо зарычал.

— Это сама госпожа Эква, бестолковое человеческое дитя! Разговаривай почтительно.

Сам он тут же сгорбился и склонил голову так, что гладкие пряди волос, звякнув, закрыли его лицо.

— Госпожа Эква, — звонко сказала Тана. — Я ищу Большого Лося, чтобы тот помог мне вернуть отца!

— Большой Лось давно покинул этот лес, дитя! Вы же, люди, сами разглядываете его на небе, — она указала тонким перстом вверх. — Он там, со мной и моим мужем.

Тана почувствовала себя так, как если бы это самое небо придавило её всей тяжестью. Большого Лося не существует? Нуми-Торум высоко и далеко — разве ему есть дело до Таны и её отца? Разве есть до них дело госпоже Экве? Кто же бережёт их народ? В кого теперь верить?

— Мы бережём вас, дитя, — сказала Эква, услышав её мысли. — И духи леса защищают вас. Даже этот вот.

Она презрительно кивнула в сторону Всадника. Тот склонился ещё ниже, почти касаясь лбом утоптанного ими же снега.

— Что, дух летнего леса, предавший любовь, ночной страж Нижних врат, веками не видевший света, не можешь смотреть на меня? Больно глазам?

Тане стало жаль ледяного Всадника. Он дрожал, сжавшись в комок, словно пытаясь стать незаметным или исчезнуть совсем.

— Госпожа Эква! — Тана собрала всё своё мужество. — Я не знаю, что он сделал, но хочу, чтобы ты простила его. Ещё прошу оживить Тэбняма… белого соболя, как ты сказала. И… помоги мне найти отца!

Эква громогласно расхохоталась. С сосновых веток посыпался снег. Из дупла выскочила перепуганная белка и тёмным комочком взлетела по стволу.

— Как много просьб. А что я получу взамен? Ты говорила о части твоей жизни в обмен на жизнь зверька. Треть подойдёт, безрассудная девочка?

— Тана! Меня зовут Тана! Мне дали это имя при рождении, чтобы я росла скромной и послушной, не перечила родителям, а потом и мужу, — она храбро встала на ноги и задрала подбородок. — Ты просишь третью часть? Я согласна. Остаются ещё две. Значит, возьми их тоже и исполни всё, о чём прошу.

— Отдашь всю жизнь? — Эква недоверчиво сощурилась. — Чего ради? Отец, разумеется, важен для тебя. Но хилый соболёк и… этот. Ты давно знаешь их?

— Уже целую ночь, госпожа.

— И готова отдать жизнь?

— Я готова.

— Не надо, Тана, — проскулил Всадник сквозь зубы, впервые назвав её по имени. — Я не стою этого.

— Это моя жизнь. Мне решать, — она закрыла глаза и раскинула руки. — Бери, госпожа.

— Страж Нижних врат, ты принимаешь жертву человеческой девочки? Я сниму с тебя проклятие и отпущу к той, что, возможно, простила тебя и всё ещё ждёт.

Всадник молчал. Тана стояла в той же позе, но ей становилось страшно. Лучше бы Эква сразу убила её, чем вот так ждать конца.

— Нет… — едва слышно ответил Всадник.

— Что? Я не поняла тебя, — удивлённо переспросила Эква.

— Госпожа, я не принимаю жертву Таны. Мне не нужна свобода ценой её жизни.

— Мне тоже, — в голосе Эквы послышалась улыбка, и Тана приоткрыла один глаз.

Госпожа действительно улыбалась, и её красивое лицо сияло мягким светом. Тана вспомнила материнское тепло и ласковые прикосновения. Она обмякла и свалилась в снег, тут же почувствовав, как ледяные руки бережно подхватывают её.

— Что с тобой такое, человеческое дитя? — спросил Всадник, усадив Тану и прижимая к себе.

— Госпожа не хочет мне помочь, но я вижу, что она добрая. Значит, помочь мне просто нельзя. Ни отца, ни Тэбняма никак не вернуть, они ушли в Нижний мир. А ты не принимаешь помощь.

— Славное дитя, — мягко сказала Эква. — Ты храбрая девочка с чистым сердцем. Я с самого начала не собиралась принимать твою жертву. Я испытывала тебя. За то, что ты пожалела созданий леса и готова была отдать за них жизнь, я верну твоего отца. Он не ушёл в Нижний мир. Зимние духи отыскали его, он спит холодным сном, но сердце медленно бьётся, а значит, я смогу его оживить.

В этот момент на колени Таны запрыгнул живой и весёлый Тэбням и защёлкал, зацокал, рассказывая ей что-то на своём соболином языке. Счастливая Тана сгребла его в охапку и поцеловала в чёрный уголёк носа.

— Тэбням — мои глаза и уши в лесу, — пояснила Эква. — Он не простой зверёк. Он привёл тебя ко мне, потому что посчитал, что ты достойна помощи. Он, хитрец такой, знал дорогу попроще и покороче. Ну да уж как вышло.

Тэбням прижал ушки к голове, будто устыдившись своей хитрости, и юркнул в рукав Таны.

— А что до тебя, страж Нижних врат, — продолжила Эква. — Просто так я простить тебя не могу. Ты готов пройти испытание?

— Да, госпожа, — тихо ответил он, — но какое?

— О, всё очень просто.

Эква взмахнула рукой, и справа от неё явились три столба света, в которых кружились золотые пылинки, какие бывают летом в солнечном луче. Из этих пылинок собрались три деревянные девы: очень похожие между собой, почти неотличимые друг от друга. Тана открыла рот от изумления и восторга. Под ногами дев таял снег, проталины расползались всё шире, и вот уже молодая травка обнимала их босые ступни в тёмных прожилках.

Тана сразу узнала деву из подснежной пещеры и хотела было кинуться к ней, но Тэбням высунул мордочку из рукава шубки и пребольно куснул её за палец.

— Эй, ты чего? — возмутилась Тана.

Тэбням вильнул хвостом в сторону Всадника, и Тана перевела взгляд на него. Он дрожал с головы до ног, волосы и ледяные пластины негромко позванивали, словно ветер шевелил маленькие колокольчики, которые висели на нижних ветвях Великой лиственницы.

— Ты уже понял, страж? — подала голос Эква. — Ты должен узнать свою любимую из трёх духов летнего леса.

— Конечно, он узнает, — вмешалась Тана. — Это очень лёгкое испытание, госпожа, и я благодарю тебя за то, что не стала давать трудных заданий.

Всадник покачал головой.

— Это было так давно… так давно… Я не знаю, сколько я брожу в этих снегах. Звёзды изменили свой путь по небу, а я… Я позабыл твой лик.

Он обращался сразу к трём девам и ни к одной из них. Он смотрел в далёкое прошлое. Там ещё не было Таны, не было её отца, их поселения, а может быть, и людей вообще. Духи летнего леса переглядывались между собой и украдкой смахивали слезинки с деревянных щёк.

— Выбирай, страж, — на этот раз жёстко велела Эква. — Светает. С первым лучом твоё испытание закончится.

В ногах дев зацвела земляника, и белые цветы напоминали о сугробах вокруг. Всадник закрыл глаза, глубоко вдохнул и… запел. Глаза Таны закрылись сами собой. Она не разбирала, есть ли в песне слова и знаком ли ей язык. В груди ширилось что-то большое и горячее, разрывая сердце и ломая рёбра. Слёзы потекли сами собой. Голос Всадника, набирая силу, от тихого нежного пения поднялся высоко: до самых макушек сосен, до созвездия Большого Лося, до Верхнего мира. Возможно, сам Нуми-Торум услышал его светлые, чарующие звуки.

Тана поняла, что это песня о любви между мужчиной и женщиной, о которой она знала только из материнских сказок, где богатырь спасал красавицу. Да ещё иногда она замечала, как мать и отец обмениваются редкими тёплыми взглядами. Теперь Тана поняла о любви всё. Она любила отца и мать, любила этот лес и Тэбняма, любила жизнь. И однажды полюбит мужчину, а тот полюбит её в ответ. Ей хотелось, чтобы он был так же прекрасен, каким сейчас ей казался ледяной Всадник, но голос ответил, что её избранник будет ещё лучше. Ведь нет прекраснее человека, которого любишь всем сердцем.

Всадник завершил песню. Тана с трудом очнулась от наваждения и бросила испуганный взгляд вдаль, где сквозь просветы между деревьями светлело небо. Пожалуйста, не опоздай…

— Следуй за моим голосом, любимая, — сказал Всадник. — Давай споём вместе, призывая лето, как мы делали прежде. Без тебя я брожу в ночи, и моё сердце давно превратилось в лёд.

Все три девы стояли не двигаясь, запрокинув головы и закрыв глаза. Он подошёл к одной из них. Сердце Таны подпрыгнуло — к той самой! Всадник взял её за руку и вывел из столба света.

— Ты простишь? — только и вымолвил он, обессилев после своей песни.

— Давно простила.

Дева опустила голову на его плечо. Одеяние и полупрозрачная кожа голых предплечий пошли трещинами. С волос опадали сосульки, разбиваясь со звоном несмотря на то, что снег был мягкий. Он вскрикнул, словно от невыносимой боли. Колени задрожали, а пальцы судорожно сжались, царапнув по жёсткому платью девы.

— Разве больно, когда разбивается ледяное сердце? — тихо спросила Эква.

Лёд осыпался с Всадника, словно корка. Под их ногами таял и таял снег, и вот уже крохотный ручеёк выводил свою мелодию.

— Ну хватит, — засмеялась Эква. — Иначе весенним духам не оставите работы.

Она снова взмахнула рукой. Две девы пропали, их проталины понемногу покрывались льдом, а рядом с Таной стояли два духа летнего леса: юноша и дева. Всадник, теперь в таком же одеянии из коры, прошептал одними губами: «Спасибо». Дева прижималась к нему, словно боялась, что он исчезнет. Но исчезли оба.

— Ты ещё встретишь их, когда придёт лето, — пообещала Эква. — Всему свой черёд: зиме и лету, предательству и прощению, разлуке и встречам. Кстати, о встречах.

— Тана, — послышался отцовский голос позади.

Тана обернулась и бросилась к отцу, который подхватил её на руки и поднял высоко в воздух. Первый луч полоснул небо.

— Что это ты бродишь в лесу, дочка? Замёрзла? Разве можно уходить одной?

— Нет, госпожа Эква обо мне позаботилась.

— Кто? Небесная жена Нуми-Торума? Вот выдумщица моя.

— Да нет же, отец, вот она!

Тана обернулась, но никого не было, даже Тэбням пропал. В снегу что-то поблёскивало, жадно ловя скупой свет зимнего утра. Тана высвободилась из отцовских объятий и подняла вещицу. Это оказалась плоская фигурка лося, словно нарисованная расплавленной бронзой, из какой кузнец в далёком поселении делал те самые колокольчики для Великой лиственницы.

«Отдай матери», — прозвучал голос Эквы.

Тана обернулась к отцу, но тот явно ничего не слышал.

— Пойдём-ка домой, дочка. Я со счёту сбился, сколько меня не было. Даже не помню, где бродил. Заболел, должно быть. Мать-то, поди, извелась вся.

Тана сжала в ладони фигурку лося. Пусть его большой собрат ушёл на небо, эта вещица теперь будет хранить её семью — она точно знала. И у мамы обязательно родится сын, а может даже не один. А когда придёт лето, Тана отправится в лес и отыщет там своих новых друзей. Ей бы хотелось посмотреть, потемнеет ли белая шубка Тэбняма, и послушать ещё песни Всадника. Это всё обязательно будет, пока Большой Лось на небе хранит землю и её народ.

---

[1] Тана — «молчаливая». Женское имя народа селькупов, предки которых относятся к Кулайской культуре Западной Сибири (с середины I тысячелетия до н. э. до середины I тысячелетия н. э.). Название происходит от горы Кулайка, где в 1922 году был найден «клад», состоявший из бронзового котла и мелких бронзовых и серебряных фигурок животных, людей и мифических существ (Чаинский район Томской области). Кулайцы поклонялись Лосю, который существовал одновременно в трёх мирах: на небе, на земле и в мире мёртвых.

[2] Нуми-Торум, Куль-Отыр и Калтась-Эква — божества народов ханты и манси, чьи предки также принадлежали к Кулайской культуре.

[3] Коренные народы Сибири созвездием Лося называют Большую Медведицу.

[4] Мой братец (селькуп.)