Золотые рудники Ибрагимхалила Курбаналиева

Это отрывок из документальной повести «Большевики гор» из сборника «Свинцовая буря» («НякІ чІутІул чявхъа») известного дагестанского лакского поэта, прозаика, журналиста Ибрагимхалила Курбаналиева.

Повесть в основном посвящена близкому другу и соратнику Курбаналиева Гаруну Саидову. Она пронизана искренней любовью и восхищением своим другом, неподдельной горечью от его трагической гибели (Гарун Саидов, выпускник Московского коммерческого института, революционер, поэт, автор первой дагестанской драмы «Лудильщики», был расстрелян деникинцами в Цудахарском ущелье в 1919 году. Ему было всего 25 лет. — Авт.).

Ибрагимхалил Курбаналиев вместе с Курди Закуевым, автором знаменитой повести «Обманутая любовь» (Курди Закуев после окончания Стамбульского университета в годы эмиграции в Турции перебрался в Азербайджан, стал доктором философских наук, похоронен в Бакинском мемориале) и Гаруном Саидовым были создателями в 1917 году газеты на лакском языке «Илчи».

Ибрагимхалил Курбаналиев в «поисках знаний» побывал в муталимах (Муталим (араб.) — лицо, которое изучает что-либо — науку или что-то другое) у знаменитого дагестанского богослова Замир Али, в Крыму, в Джанкое у Исмаила Гаспаринского. Он хорошо знал литературу на арабском языке. В 1927 году Ибрагимхалил получил в Москве образование журналиста, окончив Государственный институт журналистики. Вероятно, он является первым журналистом Дагестана, получившим высшее профессиональное образование. Он был участником первого Съезда писателей СССР.

Время Курбаналиева — время ярчайших личностей, людей непоколебимых убеждений, таких, как Уллубий Буйнакский, Джалалэтдин Коркмасов, Саид Габиев, Махач Дахадаев. Со многими выдающимися личностями своего времени Ибрагимхалил встречался на своем жизненном пути.

Мой отец, Абачара Гусейнаев, часто общался с И. Курбаналиевым, восхищался его талантом и мужеством. А Ибрагимхалил находил в лице молодого поэта, писателя и учёного благодарного слушателя. В скупых и осторожных рассказах Ибрагимхалила звучала вся его эпоха в подлинных и крайне важных деталях. Отец предложил ему, уже пожилому человеку, записать хотя бы что-то из своих воспоминаний.

Жаль, что эпоха людей, подобных Курбаналиеву, кажется навсегда канувшей в Лету. Я имею в виду творческую, в данном случае филологическую, составляющую их деятельности. О них сегодня мало кто вспоминает, разве только редкие специалисты. А раз не помнят, не изучают, не переводят на общедоступные языки, то как будто бы их не было вовсе. А между тем, как интересно читать произведения Курбаналиева, как познавательно!

Ещё светлейшей памяти Эффенди Капиев заметил, что И. Курбаналиев привнёс много ярких и интересных новшеств в лакское стихосложение. А его рассказ о малолетнем подмастерье «Джабраил» неизменно входит в хрестоматии по лакской литературе. Поэма «Сон и явь», повести, рассказы, очерки — всё это достояние классики. Его знаменитое стихотворение «Умуд» («мечта», «надежда» по-лакски) ещё пару десятилетий назад было на устах многих и многих лакцев. Ибрагимхалил мечтал в бедных, но любимых горах своей родины найти золотые рудники, чтобы спасти свой народ от непосильного труда, от необходимости покидать родные края в «добровольной ссылке, отходничестве в сибирских землях» в поисках пропитания и достойной жизни.

Отрывок из повести И. Курбаналиева «Свинцовая буря» мне очень нравится. Конечно, извлеченный из контекста сюжета, он многое теряет, но всё равно очарователен.

Автор, несомненно, изобличает власть имущих. Для него это жирные буржуи, нажившиеся на неграмотности, бесправии простого народа. Странно, как время прихотливо сплетает, противопоставляет судьбы и характеры людей. Ибрагимхалил пытается вызвать ярость к подобным Гамидову, которого считал классовым врагом (хотя сам происходил практически из той же среды). А в тексте другое: автор очарован ярким зрелищем и невольно внушает это очарование читателям. Для нас, воспринимающих события с проекцией на горький опыт двадцатого века, картина, изображенная Курбаналиевым, ещё более наполнена особым смыслом. Мы не можем, например, не думать о судьбе этой девочки «с ресницами цвета крепко заваренного чая», очарование и юность которой тронули душу даже её «классового врага». Как же дорого придётся ей заплатить за эту показушную пальбу из пушек и пулеметов! В каких застенках сгинут четыре её брата, успешные коммерсанты, лелеявшие единственную любимую сестру? От чьей пули, кинжала или навета, на каких «северах», в лагерных стужах погибнет её деятельный отец? Какие советские учреждения займут двор и дом, в котором прошла её пышная свадьба? Кому, в каких тюрьмах она отдаст золотые украшения, пытаясь спасти братьев от злой участи? Или они успеют заблаговременно эмигрировать, убежать в Турцию, Иран, Египет — бывали и такие случаи? И мы знаем сейчас, что там, в «чужедальнем далеке» они будут тосковать по родному дому, родной земле.

Герой, в котором, без сомнения, узнается сам Ибрагимхалил, насытившись зрелищем свадьбы буржуев-кровопийцев, идёт поздравить отца невесты. Неудобно пройти мимо? Обычай, дагестанский этикет? Он находит Гамидова не торжествующим, а огорчённым, недовольным партией, представившейся его дочери. Чиновник, врач — люди, конечно, достойные, образованные, говорит он. Но как они зарабатывают? Они вынуждены глядеть в руки платящим им жалованье. «Они только о том и думают, как бы и что бы получить» (буквально: «какое бы перо из кого выдрать»). «Куском ткани «диагональ», завернутым в бумагу, можно купить любого чиновника», «врач невольно в уме гадает, сколько же яиц в корзинке, которую ему несут», — резонно (и, увы, очень знакомо и в наше время) размышляет кумухский торговец Абдул-Гамид в день свадьбы дочери. Даже тучные отары овец, по его мнению, — не богатство. Один неудачный год, ветер не так дунул, падёж — и ты остался ни с чем. Надёжное, прибыльное личное дело надо иметь в руках, считает он. И прибыль должна быть в золоте, серебре, в деньгах, в недвижимости.

Как это созвучно сегодняшнему дню! Стоило огород городить, революции творить, чтобы с неизмеримыми и невосполнимыми потерями вернуться к тому же корыту. Вот такие мысли вызывает давно написанная повесть Ибрагимхалила Курбаналиева, фрагмент которой представляет журнал «Дагестан».

Ибрагимхалил Курбаналиев (1891–1987)
Свадьба кумухских буржуев
Отрывок из повести «Большевики гор»

Было ровно два часа дня. Нарядные люди, кто верхом, кто пешком, в разных направлениях ходили по оживленному городу (Кумух (Кази-Кумух) до революции в народе называли городом — «шагьру»). Откуда-то со стороны квартала Ханажи (Ханажи — название квартала в Кумухе) раздавался звук небывалого доселе в горах духового оркестра. Пошёл и я навстречу этим торжествующим звукам. Большой дом Гамидовых был полон снующих в разных направлениях, словно пчелы в потревоженном улье, людей. Дочь Гамидовых выходила замуж за доктора, сына чиновника Маккуева. Народ пел, плясал, веселился. Обширный двор дома Гамидова был полон и празднично оживлён мужчинами и женщинами, готовившими обильное свадебное угощение, сноровисто выполнявшими разные поручения. От котлов, кипящих на кострах вдоль стен обширного двора, от румянящихся в масле яичниц, от шипевшего на углях шашлыка шёл призывный, дурманящий аромат. Он висел над двором густым облаком. Вся знатная молодежь города в лучших своих нарядах собралась сегодня в этом дворе. Товарищи по торговым делам ещё вчера прислали Гамидову в дар бурдюки с грузинской чачей, голодинской водкой, бочонки дербентского вина. Гости из соседних аулов приехали, захватив с собой тучных баранов, объёмистые тюки жирных сыров. Дочь выдавал замуж Гамидов, а свадьбу играла вся кумухская знать.

Зала гамидовского дома полна людьми. По всей длине комнаты выставлены два огромных стола, густо уставленные различными напитками и закусками. За столами сидели мужчины со стороны жениха, гости, приехавшие из окрестных сёл, офицеры прибывших из столицы отрядов, командиры, начальники округов. Повеления тамады исправно выполняли расторопные ясаулы (Ясаул — помощник тамады), обслуживающие люди не уставали разносить угощения. Гости ели, пили, угощали друг друга, возносили здравицы.

В один момент оба ясаула одновременно воскликнули:

— Хала! Ха-ав! («Хала-хав!» — клич ясаула, призывающий к тишине и вниманию).

— Обслуживающие, наполните бокалы всех молодцев! — последовал приказ. Из-за стола поднялся мужчина невысокого роста. На узеньком табачного цвета лице ухоженные, коротко остриженные усики и заметная бородавка. Маленькие круглые глазки под чёрными бровями острым, цепким взглядом буравили каждого. Одет он был в ладно скроенный костюм из дорогой ткани коричневого цвета. От золотых, с ладонь величиной часов в нагрудном кармане по жилету стекала увесистая золотая цепь. Он поднял бокал с коньяком вровень с лицом. Крупные бриллианты на его обручальном кольце ярко засверкали. Все с благоговением стали смотреть на него. Это был тамада.

— Друзья! — сказал он звучным голосом. — Сегодня на этом радостном торжестве рядом с нами впервые сидит очень дорогой для нас гость. Командир полка, который очистил от нечисти наш Лакский округ, полковник Джафаров. Я поднимаю этот рог за тех, кто вымел из нашего славного Гази-Кумуха этих грязных нищих и безбожных большевиков. За руководителя — мужественного и высокородного полковника Магомеда Джафарова вы все должны осушить свой рог так же, как и я, — до дна!

Пока тамада произносил свою речь, двое офицеров встали из-за стола и вышли на веранду. Один из них был командиром пушек, другой — пулеметов. На площади перед домом стояла заряженная пушка, прибывшая с военными. Поодаль стояли два пулемета «Максим». Как только тамада закончил свою речь, офицеры дали знак. Вместе с возгласами пьющих за здравицу раздавался и грохот выстрелившей пушки, и стрекот пулеметов. Ядра пушек перемахнули через Вацилу (Вацилу — название горы, расположенной напротив Кумуха).

Жителей близлежащих аулов Шавкра, Унчукатль, Лахир, вероятно, обуял ужас. Охваченные тревогой, некоторые из них сразу засобирались навещать своих арестованных близких в кумухской тюрьме.

Пулеметы градом своих пуль основательно стесали скалу, на которой издревле расположился аул Хури…

Светелка, обращённая окнами во двор, была полна женщин и девушек. Они наряжали невесту. Плоские крыши соседних домов были заполнены ожидающими зрелища женщинами и детьми.

Старший брат невесты появился с громадным рогом, полным вина, в одной руке и с увесистым куском варёного бараньего мяса и лаваша на подносе — в другой. Он вручил это старшему из прибывших со стороны жениха. Тамада понял, что это означает. Он посмотрел на ясаулов. «Хала-хав! Хала-хав!» — вскричали ясаулы, устанавливая тишину. Тамада встал. Встали и все сидевшие за столом. Тамада поднял рог.

— Пришла пора завершить наш пир, — сказал он. — Я поднимаю этот рог за то, чтобы изобилие в этом доме сохранилось навсегда, за здравие хозяина этого дома. Пусть и нашим дорогим гостям всегда и везде будет так же хорошо, как и у нас сегодня. Пусть им всегда сопутствует удача, чтобы они смогли изгнать этих большевиков из всей России.

— Ура! Ура! Ура! — раздался всеобщий возглас. Все участники торжества опустошили бокалы.

Тамада вышел из комнаты, за ним остальные. Вместе с ними двинулись и зурначи, барабанщики, музыканты. Раздались звуки гармони и бубна. Люди пустились в пляс.

Из комнаты невесты вышли три нарядные женщины. Средняя из них запела, другие подхватили её песню. Следом вышли ещё три женщины. У одной из них в руках была ярко горящая посеребренная лампа–«чудо». Другая благоговейно несла священную книгу — Коран. Наконец, вышла из светелки бережно поддерживаемая двумя женщинами невеста. Толпа нарядных и весёлых девушек покинула комнату невесты и пошла вслед за ней.

Лицо невесты просвечивало сквозь покрывало из шёлковой кисеи тоньше и прозрач ней мушиного крыла. На круглом лице длинноватый, тонкий нос. Под редкими бровями большие серые глаза, оттенённые густыми, цвета крепкого чая, ресницами. Мелкие веснушки припудрены легкой пудрой. Высокая шея нагружена драгоценными ожерельями. Голова украшена головным убором «калаф» из золотых империалов. На груди на крупной золотой цепи висела бесценная яха (Яха — драгоценное ожерелье сложного плетения) из золота и драгоценных камней. На левой руке невесты были золотые часы «мозер» с широким золотым браслетом. На её тонком, стройном, невысокого роста теле всё смотрелось очень красиво и естественно. Одета она была в переливающееся розовато-белыми бликами платье — гузма (Гузма — нарядное платье лачки-горянки, отрезное по талии, из дорогой ткани) — из японского крепа. Тонкая талия была перехвачена серебряным с позолотой драгоценным поясом ашурма-камал (Ашурма-камал — нарядный широкий пояс из серебряных, ювелирно обработанных пластин с драгоценными и полудрагоценными камнями).

Все четыре брата невесты, успешные торговые люди, надели на пальцы сестры по кольцу с бриллиантами в один или два карата. Невеста вся была в золоте. Окутавшее её прозрачное покрывало тоже было вышито золотыми блестками. Заплетённые в косы волосы девушки были облиты сирийскими духами, и всех, кто был рядом, окружало облако тонкого аромата.

Вышедшую за ворота невесту встретили мудун (Мудун — священнослужитель) квартала и ещё трое мужчин. Невесту остановили у порога. Звуки зурны, барабана, гармони прекратились. Мудун поднял руки и взор к Всевышнему и обратился к нему с молитвой. Аксакалы поддержали: «Амин!». Прочитали «АлхІам» («АлхІам» (араб.) — сура, открывающая Коран, начальная молитва мусульман), завершили дуа (Дуа (араб.) — молитва). Невеста переступила за порог родного дома. Мужчины, родственники со стороны жениха громогласным «Урра!» выразили свою радость по этому поводу. Снова грянула музыка. Теперь невесту с обеих сторон поддерживали уже родственницы жениха. Следом шли гости свадьбы, мужчины и женщины. Процессия подошла к пруду в центре квартала Ханажи.

Перед домом жениха площадь была огорожена свежесрезанными зелёными деревцами. Столы ломились от разнообразных угощений. Родственники жениха и их соседи ухаживали за гостями. Полковой оркестр Дагестана, прибывший с отрядом казаков, как раз был здесь. Люди танцевали под лезгинку, которую играл оркестр.

В доме Камилевых была уже украшена и подготовлена светлица-тавхана (Тавхана (перс., от «тав» — камин) — «каминная», главная и самая нарядная комната в горском доме) для новобрачных. Дорога невесты от пруда до самого порога была устлана коврами. Муъминат, мать жениха, стояла на веранде своего дома в шерстяном, цвета медового варенья, платье с широкими складками. Голова покрыта ярким шелковым платком. На ногах изящные туфли. Умело насурьмленные глаза на ухоженном лице глядели торжествующе. В руках она держала фарфоровую чашу, полную серебряной мелочи.

Перед воротами дома на краю пруда стояли два пулемета «Максим».

Когда процессия с невестой стала подходить к кварталу Ханажи, все гости свадьбы вышли навстречу ей. А духовой оркестр прекратил играть лезгинку, и грянул Дагестанский полковой марш. Невесту повели по ковровым дорожкам. Когда она подошла к дому, мать жениха, стоявшая на веранде, бросая горстями, осыпала невесту серебром из фарфоровой чаши.

Невеста занесла ногу над порогом дома жениха, и в тот же миг раздался победный клич мужчин, родственников жениха: «Урра! Хайрабаш! («Хайрабаш!» (тюрк.) — возглас победы и торжества)» В тот же миг застрекотали пулеметы на берегу пруда. В небо взлетели разноцветные ракеты. Люди вновь лавиной устремились во двор и в дом жениха.

…Я же уже пресытился этим зрелищем.

Перевод с лакского языка Качар Гусейнаевой. Фото из архива семьи Курбаналиевых