Цахай Цахаев из Хури

В мировой литературе встречаются самые разные письменные произведения (научные, поэтические и др.), созданные узниками. Они занимают почётное место в культуре и литературе как отдельного народа, так и человечества в целом. Такая литература есть и у лакского народа — стихи о бунте и ссылке (Будугал Муси и Зайду из Куркли), научные работы, написанные в ссылке известным учёным Замир Али («Словарь лакского языка»). Здесь же упомянем бывшие почти 60 лет в безвестности стихи Чукундалава.

В этот список лакской литературы могу быть включены и «Тюремные стихи» Цахая из Хури. Ознакомление нашего читателя с ними можно считать долгом нашей совести. Но, прежде чем публиковать их или начинать о них разговор, писать о причинах их появления, надо рассказать о самом Цахае Цахаеве из Хури, о его жизни, о том, что ему пришлось испытать.

Путь, пройденный Цахаем их Хури, — тот, который проходили муталимы и алимы, обучавшиеся арабским наукам. Жизнь у него была нелёгкая, как он сам говорил, его «не раз прокатили по полю трудностей».

Цахай Хуринский родился в 1897 году в Хури, в магале Ханажи, в семье крестьянина. Половина жителей магала Ханажи жили в Хури, половина — в Ухале (Табахлу), у Ухалинского озера. 130 лет назад их было почти 70 домов, земли джамаата распространялись от крепости Ярттал до земель Хуна и Арчутти. Позже жители по ту сторону реки смешались с хуринцами, а по эту сторону реки — с ухалинцами, и их особый джамаат был вычеркнут из истории.

Цахай на свет появился уже сиротой — его отец умер до его рождения, он родился в дни, когда отмечали сороковины смерти отца. Об этом Цахай пишет в своих стихах: «Ещё в утробе матери лишившись отца…». Конечно, сиротская жизнь с детства была очень трудной.

Как и многие другие дети лакцев того времени, Цахай 7-8 лет был муталимом в некоторых лакских и аварских сёлах: в Унчукатле, в Кукни, в Ницовкра, в Шанги, в Согратле. Апанни Мащилинский из Ухала (умер в 70-е годы в Анжи), бывший вместе с Цахаем муталимом в Унчукатле, рассказывал, что среди муталимов самым развитым был Цахай, учившийся с большим усердием.

Цахаю повезло быть муталимом у знаменитого Кукнинского Мубарака — Хаджи-Муса-хаджи, и после, в 20-е годы, быть старшим муталимом у большого учёного Замир Али. В Кукнинском медресе Цахай учился вместе с Кутил Магомедом, сыном дочери Мубарака. Кутил Магомед был близким другом Цахая. И сам Кутил Магомед говорил, что с тех пор, как в двенадцать лет познакомился в медресе с Цахаем, они всю жизнь были настоящими и верными друзьями — как братья. Цахай очень уважал своих учителей, особенно почитал Хаджи-Муса-хаджи и Замир Али, относился  к ним почти как к пророкам.

После 7-8-летнего пребывания муталимом в Лакии и в Аварии, в 1912–1913 годах Цахай вместе со своим отчимом Слепым Гапизом из Унчукатля, был в Египте, в Каире. Там они учили науку чтения Корана в махраже (?) — тажвид. Цахай почти полтора года посещал знаменитый мусульманский религиозный университет Аль-Азхар и не только обучился тажвиду, но и ещё глубже изучил арабский язык и мусульманские науки.

Расскажу также об одном аварце, которого Цахай встретил в Египте. Однажды Цахай вместе с Гапизом шли в Каире по улице, разговаривая на лакском языке. Их догнал один мужчина и на кумыкском языке спросил: «Тавлу, откуда вы родом?». Они рассказали, что они из Лакии и зачем приехали. А этот мужчина оказался аварцем из села Миатли, по имени Омар-Гаджияв  Зияуттин (1849–1926); он в то время был известен своей учёностью в Турции и Египте. В те годы Омар-Гаджияв был карием (чтецом Корана) у хедива (валия с почти царскими полномочиями) Абаса  Хилми и был преподавателем в Аль-Азхаре. Хорошо изучив арабскую науку в Дагестане, он ещё в молодости уехал в Турцию. Им написано немало научных трудов на турецком и арабском языках — по вопросам религии, философии и др. Из его книг особо отметим очень ценимую у мусульманских учёных книгу в трёх томах «Зубдату-л-Бухари», в которой на турецком языке объясняются хадисы Пророка. В Стамбуле в 1884 году он издал    мавлид на аварском языке: книга «Зубдату-л-Бухари» считается первой печатной книгой, выпущенной на аджаме на одном из дагестанских языков.

В Египте прислушивались к слову Омар-Гаджиява, он был в почёте и среди простых людей, и у правительства. Дом его был в хорошо охраняемом квартале, где жили правители Египта и куда без разрешения никого не пускали. Омар-Гаджияв уважительно отнёсся к лакцам, приехавшим из Дагестана, помогал им, не раз приводил в гости в свой дом. Цахай всегда с благодарностью  поминал его имя, призывая благодать и прощение ему от Аллаха.

Сын Омар-Гаджиява — Юсуп Зия Бинатли — тоже известный мусульманский учёный, он в течение 13 лет был деканом факультета «Илагьият» (т. е. наук о религии) Стамбульского университета. Сейчас ему больше 85 лет и живёт он в квартале Бекир-кюй в Стамбуле, где в 1991 году я встречался с ним. Это был настоящий дагестанец и мусульманин, очень благожелательный и стремящийся делать добро всем окружающим. Я рассказал ему, что в Египте Цахай встречался с его отцом и не раз был дома у Омар-Гаджиява. На что он ответил: «Оказывается, вы наши кунаки, почему же не пришли прямо ко мне, не остановились у нас?». Юсуп Зия Бинатли много сделал для того, чтобы издать книги отца и распространить их. Кроме того, несколько лет назад он написал хорошее предисловие к книге Курзи Кажлаевой «Лакские пословицы», которую Муса Рамазан издал в Стамбуле на турецком языке.

После возвращения из Египта домой Цахай занимался своим хозяйством. В 20-е годы XX в., когда в Кумухе стала издаваться газета «Труженик», Цахай стал работать её писчиком (т. е. вручную писал газету для подготовки её к печати). Наверное, были учтены и отличный почерк Цахая (почерк у него был как у каллиграфа, хатата), и хорошее знание лакского языка, и умение писать без ошибок. В то же время он брал уроки у Замир Али, особо его интересовали работы и мысли реформаторов ислама — ислахистов (Жамалутдина Авгани, Мухаммада Абдухул, Рашида Риза и др.), для повышения уровня своих знаний и знакомства с новыми идеями исламских учёных. Так, с помощью Замир Али Цахай научился шире смотреть и на мир, и на историю ислама, и на направления в исламе (тасаввуф, тарикат и др.). Цахай считал себя последователем Замир Али и знакомство с ним считал большой удачей в своей жизни. И Замир Али, как выяснилось позже, уважал Цахая  и в качестве памятного подарка дал ему один экземпляр своей рукописной книги (географии). Эта книга и сейчас находится в архиве Цахая.     

В конце 20-х годов XX в. Цахай переехал из Лакии в Анжи и до самого заключения в тюрьму в 1930 году работал в Даггизе (Дагестанском государственном издательстве) корректором  литературы, выходящей  на лакском языке.

Конец 20-х – начало 30-х годов для Дагестана, особенно для тех, кто получил арабское образование, были трагическими — в это время ни в чём не повинные люди попали под беспощадное колесо репрессий: одни были уничтожены, другие отправлены в ссылку. Эта беда не миновала и Цахая Хуринского.

Прежде чем перейти к рассказу о репрессиях конца 20-х годов, несколько слов о том, что происходило в нашем государстве в разные годы.

Многие думают, что в СССР репрессии против граждан   происходили только в 1937-1938 гг. Но государственный репрессивный механизм начал работать практически сразу после победы большевиков. Для подтверждения достаточно вспомнить, что происходило в Дагестане. Во-первых, в начале 20-х годов многие дагестанцы, среди них немало и лакцев, были  подвергнуты жестоким наказаниям, одни были расстреляны, другие сосланы в Сибирь. Например, Аба и Ажу Гамидовы из Кумуха  были расстреляны, Бадави Саэдов из Вачи был сослан в лагерь на острове Соловки и там же умер.

Такая же волна репрессий поднялась и в конце 20-х гг. В эти годы расправились с большинством мусульманских алимов. Даже стариков, стоявших на краю могилы, бросили под колесо репрессий. Преследованиям были подвергнуты известные учёные Замир Али из Кумуха и Абусупиян Акаев из Нижнего Казанища — их сослали. Абусупиян в тех  краях и умер, а Замир Али перенёс ссылку и в 1934 году вернулся в Дагестан.

В такую же беду попал в те годы и Цахай — есть основание гордиться тем, что он разделил судьбу таких известных учёных. 

О лакцах, которые в те годы были в тюрьмах, о «больших преступлениях», «нарушениях законов», об их «опасности»  для государства, которые приписывались им Дагестанским ГПУ (ЧК),  достаточно подробно рассказано в статье «Всё это было, было», вышедшей 20 апреля 1994 года в газете «Кази-Кумух».

В этой статье речь идёт о «Следственном деле № 729», которое было составлено в 1930 году Даготделом ГПУ. В этом деле сообщается о том, что Даготдел ГПУ в ноябре 1930 года разгромил и уничтожил контрреволюционную панисламистскую организацию «Орбатул васка» («Истинная связь», т. е. «Ислам»). От этой организации шла угроза Советской власти, потому что её целью было её уничтожение. И конечно же, ЧК искоренив эту организацию, одержав над ней победу, вписала яркую страницу в свою историю. Но кого же она победила в конечном итоге? Кто оказался побеждённым?  

Если поверить следственному делу, организация «Орбатул васка» была создана в Лакии в 1926 году. Её инициаторами были слепой на оба глаза Гасан оглы Гапиз («человек, исполнявший обязанности шейха»), Гасан Омарибуттаев, Дибирбутта Алиев, Магомед Набиев, Цахай Цахаев и др. Особо отмечено, что большинство из них обучалось в медресе алима Али Каяева (Замир Али). В организации было почти 120 человек, и большинство из них было из Лакии, немало было и из других районов (из Чароды, Гуниба, Шуры, Анжи). Из 62 человек, привлечённых к ответственности, 45 являются лакцами. Удивительное дело — среди осуждённых немало людей 70-80 лет! Какая же страшная угроза власти шла от них? Алиев Омар из Ахара — 85 лет, Османов Али — 84 года, Мигруев Али из Унчукатля — 83 года, Дибиров Курбан-Магомед из Хури — 72 года, Сулейманов Чупалав из Чукна — 72 года. Немало и таких, кому больше 60 лет. Большинство же — возраста 40-60 лет.

18 августа 1931 г. по решению «тройки» (протокол № 150) всем 62-м обвиняемым назначили разные наказания. Замир Али сослали на юг Казахстана на 5 лет, Сулейманова Чупалав-кади (72 года) — сослали на 3 года. Лачуев Ширвани и Алиев Дибирбутта получили по 5 лет, Мирзаханов Абдулмажид — 3 года концлагерей. К тем, кого отправляли в лагеря, причислили и Цахая — он получил  5 лет заключения. Вина всех осуждённых в этом деле указана однотипно, в одних и тех же словах: мол, этот человек осуждается за то, что имел связи с уничтоженной в Дагестане контрреволюционной и панисламистской организацией; и ещё: если вдруг, когда-нибудь в Дагестан придут турецкие войска, члены организации намеревались примкнуть к ним и выступить против советской власти. Вот это и есть вся вина осуждённых, конкретная вина нигде не указана. Ухватившись за  эту формулировку («если вдруг придут») осудили и 85-летнего ахарца, и слепого на оба глаза унчукатлинца.

(Мы часто все репрессии, кары связываем с именем одного человека, с «проклятыми Аллахом усами», со Сталиным. Неужели и в том, что из 62-х осуждённых 45 были лакцами, виновен  Сталин? Здесь виноваты и работавшие в органах правопорядка наши люди, в том числе и лакцы, которые, выскочив  вперёд,    снимали головы, когда сверху приказывали снять шапки. Те, кто  был у власти в Лакии, тоже принимали в этом определённое участие. Конечно же, хотели быть впереди в «разгроме врагов» и получить награду, чтобы  власть на них обратила внимание).

Путь страданий, пройденный Цахаем Хуринским, начался осенью 1930 года. После ареста до судебного приговора 11 месяцев он провёл в карцере, подвергаясь мучительным пыткам (избивали железными прутьями, пугали, неоднократно как бы раз выводя на расстрел, заставляя подписать бумагу о несуществующей вине и др.). После приговора Цахая отправили на Беломорско-Балтийский канал. Беломорканал рыли заключённые Белбалтлага — исправительно-трудового лагеря для репрессированных.

Но преследования не закончились осуждением самого Цахая, много страданий пришлось перенести и его семье.

Дом, построенный им честно, собственным трудом, в котором он прожил меньше года, был отнят («муниципализирован»); молодая жена с тремя детьми (старшему было 5 лет) в течение трёх дней вынуждена была покинуть собственный дом. С детьми на руках то пешком, то на арбе она отправилась в Хури, в Лакский район. Там жили старая мать Цахая и его сестра-инвалид. Каково было им «безголосым» — трём женщинам и трём малышам? Преследования не закончились и в Лакии: заявив, что проводят обыск, совершили настоящий грабёж и, конечно, не вручили хозяевам описи отнятого.

А дом в Махачкале, хотя позже Цахай был реабилитирован, до сих пор не вернули и не компенсировали хозяевам его стоимость.

В лагере Цахай попал в 8-е отделение Беломорско-Балтийского канала на Выгозере. На рытье канала было немало дагестанцев, в том числе и лакцев. Одним из них был Ширвани Лаччуев из Кумуха, который был при царе госслужащим, офицером. Он хорошо говорил  на лакском языке и был ценителем художественного слова. У него есть пронзительная марсия (элегия) о безвременной смерти сына Гаджи от шальной  пули, которая займёт достойное место в мире художественного слова. Поэтому есть желание обнародовать это стихотворение как вклад в нашу художественную литературу. Иншаллах.

В письме, отправленном во время работы на строительстве Беломорско-Балтийского канала, Ширвани Лаччуев писал своему близкому другу Абдурахману Гаджи-Эсаеву из Кумуха: 

Взрывая скалы, горы дробя,
Могучее Бело море мы приручаем.
А ты, Абдурахман, сидя у печи,
Сказки Марзи слушай, тыкву ешь и радуйся. 

Среди костей тех, кто рыл Беломорско-Балтийский канал, навсегда остались и кости лакцев. То, что здесь работало немало лакцев, подтверждает следующий факт: в Вигозёрном пункте, где был Цахай, ему было поручено вести передачи на лакском языке (объявления, приказы и т. д.). После окончания строительства канала его заставили прочитать и стихотворение на лакском языке.

Как и другим ссыльным, Цахаю пришлось многое испытать. Об этом он пишет и в стихах, отправленных домой. В них раскрывается и поэтический дар Цахая. Они напоминают нам «стихи тюрем и ссылок», существующие в лакской литературе (Будугал Муси, Зайду из Куркли, Ибрагим (Авдал) Габиева, Омара из Ахара, Шихуна Качаева и др.). К таким стихам можно присоединить и стихи Цахая из махачкалинской тюрьмы и ссылки  на Севере.

Древние римляне говорили: «У книг есть своя судьба», «Рукописи не горят». Так и у написанного Цахаем есть своя судьба, время не смогло отправить их по пути забвения.

Когда Цахай находился в тюрьме в Махачкале (1930 г.), он сумел отправить письмо в стихах родным. Но этих стихов не было ни в Хури у Цахая, ни в архиве Цахая, в целости и сохранности эти стихи дошли до нас благодаря стараниям Шамхала Даудова из Сундаралу, отца нашего известного писателя Мирзы Давыдова. У Даудовых в Хури  были родственники, с которыми они общались, имели связи. В то время Шамхал, будучи в Хури, письмо Цахая из тюрьмы (стихи) переписал и для себя. Видно, что и Шамхал, и его потомки являются ценителями художественного слова. Хочется всех их искренне поблагодарить, особенно Мирзу и его сестру Зубайрижат, которые сообщили, что письмо находится у них.

О своей жизни в ссылке Цахай очень проникновенно рассказывает в письме (песне) к сестре, и мы убеждаемся, что Цахай был обладателем глубокого ума, что он был  крепок в вере, верил в судьбу и был истинным мусульманином. Вместе с тем он являлся и любящим сыном, и любящим братом, и любящим мужем, и любящим отцом. Язык этого стихотворения тоже достигает высокого уровня поэтичности. В нашей литературе, в антологиях оно займёт достойное место. Это стихотворение  следует вывести из архива Цахая на свет и считать одной из страниц нашей литературы.

Есть ещё одно стихотворение, написанное в ссылке. Это стихотворение ценно не столько с поэтической стороны, сколько требует внимания как к свидетельству о лагерном быте и порядках. Называется стихотворение «Юлдаштал, канал аьскар!» («Товарищи, воины канала!») и связано с торжествами, происходившими в лагере, когда рытьё канала было завершено. Цахай на русском языке пишет, что это стихотворение написано после окончания строительства канала и прочитано в Вигозере по местному радиоузлу, которым он сам и заведовал, оно посвящено лакцам, работавшим в Белбалтлаге. Это дело ему был поручено лектором из Баку Бабаевым М.-Садыком (тоже заключённым).

Очевидно, что в ссылке дело агитации и пропаганды было таким же сильным, как и вне лагерей, и над головами заключенных был крепкий идеологический «колпак». После окончания рытья канала заключенных заставили проводить торжества и провозглашать: «Яшасун Шура х1укумат!» («Да здравствует советская власть!»)

Стихотворение Цахая напоминает агитационные стихи тех лет, но здесь прямо говорится, что воины канала днём и ночью «проливали кровавый пот», что они показали, что «являются людьми».

Выдержав муки лагеря и отсидев положенный срок, в 1934-м году Цахай вернулся домой, в Хури.

Позднее Цахай вместе с семьёй переехал в Хасавюрт и некоторое время работал на консервном заводе. В 1940-м году, как передовика производства, его послали в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. В послевоенные годы Цахай работал агрономом в Лакском районе — в Кумухе, Хури, Караша. В 1950-е годы, когда работал агрономом в Караша, вложил  большой труд в создание садов: в поле от Казикумухского Койсу до самого Караша было посажено много фруктовых деревьев, был разбит хороший сад. Такие же сады были посажены и в Хури. В то время Цахай работал вместе с нашим знаменитым садоводом  Гази Хинчаловым из Унчукатля, они были и хорошими  друзьями. 

Цахай до своей кончины жил жизнью настоящего труженика и  мусульманина, вырастил семерых детей. Известный в Дагестане и уважаемый среди учёного мира наш знаменитый хирург Наби Цахаев (1926–1985) был сыном Цахая. Сыну тоже достались от  отца самые лучшие качества: человеколюбие, добросердечие, трудолюбие и др. В сердцах многих Наби таким и остался, он оставил о себе добрую память.

Цахай из Хури пользовался у людей большим уважением, авторитетом. Его близкими друзьями были алимы Кютил Мухамед из Кукни, Бутта из Кума, Сиражуттин из Хунайми, Ашав-Али  из Вихли, Гасан Магомедрасулов из Кумуха и др. Среди его друзей, кроме лакцев, были и кумыки, и аварцы, и чеченцы, и татары. Хорошая дружба была у него с известными аварскими учёными Магомед-Саидом Саидовым, Магомедом Нурмагомедовым из Аракани. Когда Цахай умер, Магомед Араканский в его память сочинил большую элегию (марсия) на аварском языке.

Цахай был справедливым и добропорядочным человеком, не лицемерил, говорил всё прямо в лицо, сам твёрдо соблюдал все требования своего долга и другим  напоминал о необходимости  соблюдать свои обязанности. Это подтверждают и его споры  с некоторыми друзьями по поводу соблюдения закята. Своим товарищам мусульманам Цахай говорил, что они должны давать  закят со своего годового дохода, если они этого не делают, то они отчуждаются от ислама. Когда ему возражали, что  сейчас мало кто соблюдает закят, то он твёрдо повторял, что мусульманин во всём  должен  оставаться мусульманином.  

Когда один  из знакомых, учивший с ним мусульманские науки, а потом, отойдя от этого пути, начав критиковать религии, обратился  к нему со словами: «О, Цахай, мой брат по вере!», Цахай  тут же спросил: «Постой-ка, это по какой же вере мы братья?». В этих словах и характер Цахая, и его верность избранному пути, и невозможность для себя сойти с этого пути.

В последние годы своей жизни Цахай помогал Дагестанскому институту истории, языка и литературы. Упомяну, что дагестанские учёные, особенно с начала 60-х годов, вложили большой труд, чтобы собрать сохранившиеся рукописи, старые  книги, документы на арабском языке, не дать им пропасть.

Ради такой работы учёные института побывали в дагестанских сёлах, собрали старинные книги и рукописи и доставили их в Рукописный  фонд ИИЯЛИ. Благодаря этому Дагестанском научном центре теперь есть богатая, бесценная коллекция старинных книг и рукописей. Именно в деле собирания таких книг в 1961–1965 годах Цахай оказал Институту значительную помощь, например, в доставке в Институт библиотеки Давришевых, книг знаменитой библиотеки Магомеда Убри, документов и книг, обнаруженных в Унчукатле и в других сёлах, в создании богатого рукописного фонда. В том, что эти книги дошли до  учёного мира и что они сохранились, есть доля труда и Цахая Цахаева.

Являясь истинным мусульманином, верящим в судьбу, он, готовясь покинуть этот мир, ещё в 1955 году написал и оставил завещание своим потомкам, выполнив тем самым долг мусульманской веры. Этот текст представляет собой требование  твёрдо стоящего на пути ислама мусульманина. Здесь нет речи ни об имуществе, ни о его разделе и т. п., оно является удостоверением того, что он готов с чистым лицом предстать перед Богом.

Такого типа документы на лакском языке до этого не встречались, поэтому завещание Цахая можно считать яркой страницей в истории такого рода текстов, памятником письменности. В тексте автор очень точно, подробно, однозначно изложил то, что хотел сказать. Здесь проявляется и богатство лакского языка, отличное владение им автора, наследие прежних наших алимов, получавших исламское образование. Поэтому текст завещания должен быть обязательно опубликован — в качестве образца нашего языкового мира.  

Проведя жизнь благородно, достойно, образцово, оставив на память народу своё замечательное имя, будучи всеми уважаемым и любимым, твёрдо соблюдавший требования исламской веры, Цахай покинул этот мир в 1965 году в своем родном селе Хури. Его последний час был таким, какого желает в своих молитвах каждый  мусульманин: чтоб долго не болел, не был никому обузой, душа легко отошла, выдох был лёгким. На соболезнование, прочитать алхам (заупокойную молитву) приходили и приезжали множество людей из разных мест. Цахай похоронен в Хури. На могиле стоит памятный камень, твёрдый, как речной валун. Надпись на нём на арабском языке сделал близкий друг Цахая Ашав-Али из Вихли. Да простит Аллах грехи им, и таким же нашим алимам прошлых лет.

Цахай из Хури был представителем нашей прежней культуры, дагестанской интеллигенции, получившей арабское образование. Узнать о пути, который прошли такие люди, очень полезно для изучения нашего прошлого, нашей истории. И в жизни, прожитой Цахаем Цахаевым, есть много такого, на что мы должны обратить внимание: что может послужить для нас примером. Сохранение таких имён является долгом нашей чести.