Виктор Куллэ: Расул был подлинный рыцарь Поэзии

— Вы учились в Литературном институте, сейчас в нём преподаете. Изменились ли студенты и сам институт?

— Разумеется, изменились. Время изменилось, страна. Чудо, что во всех пертурбациях 90-х Литинститут вообще устоял, сумел сохранить историческое здание на Тверском бульваре. Атмосфера в преподавательском сообществе, мне кажется, осталась прежней: творческой, доброжелательной, свободной. Мне немного странно (и почётно) ощущать себя коллегой замечательных людей, лекции которых я некогда слушал, чьи семинары посещал. Что до студентов: это уже совершенно иное поколение. Порой радующее педагогов, порой пугающее. Что нормально. Пытаюсь находить с ними общий язык. Надеюсь, получается.

— Почему Вы решили принять участие в книжном фестивале в Махачкале? Нужны ли такие мероприятия?

— Я в Дагестане уже не первый раз, и на «Тарки-Тау» тоже. Началось с работы над циклом антологий «Литература народов России», затеянной издательством «О.Г.И.». Главный редактор, мой старинный друг поэт Максим Амелин собрал замечательную команду переводчиков. Для меня было честью принять в ней участие. Задача казалась практически неподъёмной, но мы вроде справились. Вышли фундаментальные тома «Поэзия народов России» (2017), «Детская литература народов России» (2018), «Проза народов России» (2018), «Драматургия народов России» (2018), «Художественная публицистика народов России» (2022), «Народная мудрость» (2022). Последний представляет собой уникальное многоязычное издание пословиц и поговорок всех народов нашей страны.

По ходу этой работы мы объездили практически все национальные регионы страны, встречались с поэтами, проводили беседы и круглые столы, чтения, мастер-классы по переводу. Так я впервые попал в Дагестан. Был поражён и очарован его красотой, дружелюбием и душевной щедростью людей. Буквально влюбился в него. Повстречался вживую с поэтами, которых переводил. А переводил я довольно много: с агульского — Гаджикурбана Алхасова и Шамиля Лутова; с аварского — Залму Батирову; с кумыкского — Супиянат Мамаеву; с дербентского азербайджанского — Зейнаб Дербендли и Тагира Салеха; с лакского — Ильяса Магомедова; с лезгинского — Абдуселима Исмаилова, Арбена Кардаша, Сажидина Саидгасанова, Пакизат Фатуллаеву; с рутульского — Альфият Мехтиеву, Саида Сулейманова, Шафи Ибрагимова; с табасаранского — Кюребека Мурсалова, Гюлбику Омарову, Шахвеледа Шахмарданова; с цахурского — Валеха Гамзата.

Мои отношения с Дагестаном имеют давние корни — в 1986-м мы стали последним курсом Литинститута, которому посчастливилось слушать лекции по античности великой Ады Алибековны Тахо-Годи. Моим однокашником по студенческой скамье был Гамзат Аминов — сын лакского поэта Магомед-Загида Аминова. Увы, он уже ушёл из жизни, но во время нашей последней встречи в Махачкале мы уговорились, что я возьмусь за перевод стихов его отца. Постараюсь выполнить это обещание. Теперь это долг дружбы и памяти.

А подобные мероприятия, разумеется, нужны. Насущны. Как минимум, они помогают понять, в какой замечательной стране мы живём. Уникальной, в первую очередь, своим языковым и культурным разнообразием. Взаимоуважением народов, воистину ставших братскими. Это само по себе чудо. Поэтому я занимаюсь переводами поэтов национальных республик. Поэтому, помимо руководства семинаром поэзии в Литинституте, уже третий год читаю там курс лекций «Литература народов России».

— Вы много переводили дагестанских поэтов. Как Вы оцениваете их творчество, кто Вам больше всего понравился?

— Выделить кого-либо одного, означало бы обойти других. Я этого не хочу. Все поэты, которых я имел честь переводить, — замечательные мастера слова. Поэтому назову ещё одно имя, поминание которого, надеюсь, никого не обидит. Речь о недавно ушедшем от нас Магомеде Ахмедове — поэте, на мой взгляд, выдающемся. Увы, должным образом ещё недооценённом. Его уход — невосполнимая утрата не только для Дагестана, но и для всей российской поэзии. Незадолго до ухода Магомеда Ахмедовича довелось повидаться: он на правах выпускника заскочил в Литинститут. Обнялись, поговорили, строили планы по обучению у нас групп переводчиков с языков народов Дагестана. Магомед был уже болен, но держался стойко. Кто мог подумать, что это окажется последней встречей?

— В чем разница ощущений, когда переводишь гениев, таких как Бродский и Микеланджело — и дагестанских поэтов?

— Я такой разницы не вижу, принципиально не допускаю. Это же попросту нечестно: выкладываться на полную катушку, толмача Хайяма, Микеланджело, Шекспира, Чеслава Милоша, английские стихи Бродского — и халтурить, когда переводишь кого-то менее известного. Если уж взялся переводить поэта на свой язык — обязан делать это с максимальной добросовестностью, с полной отдачей. Попытаться влюбить в его стихи русского читателя. Для этого необходимо не только версификационное мастерство, но и умение понять особенности национальной культуры, менталитета, традиции и обычаи. Ведь поэзия — душа народа. На протяжении многих лет я дружествовал с выдающимся философом Георгием Дмитриевичем Гачевым — автором концепции «национальных образов мира», которая буквально у нас на глазах становится всё более актуальной. Его книги, давние беседы с ним помогают и в работе переводчика, и в работе над курсом о национальных литературах.

— Сейчас широко отмечается юбилей Расула Гамзатова. Как Вы оцениваете его творчество?

— Не владея аварским, не смею судить. Думаю, тут критерием может служить лишь любовь народа к его поэзии, а она самоочевидна. Более того: благодаря Расулу Гамзатовичу поэзия Дагестана стала известна всей планете. Пример, с которым столкнулся лично: мой израильский друг, поэт и скульптор Иван Нави, перевёл «Журавлей» на иврит — и песня стала неофициальным гимном спецназа Израиля.

И ещё: всё, что я знаю о Расуле Гамзатовиче, свидетельствует, что он был человеком огромной, щедрой души. И воспоминания людей, и то, сколь многим он успел помочь в жизни… Это был подлинный рыцарь Поэзии. Такие люди выше конъюнктуры. Мне довелось встречаться с ним лишь мельком: студентом Литинститута был представлен живому классику в буфете ЦДЛ. Классик живо интересовался делами в институте, был открыт и дружелюбен по отношению к безвестному стихотворцу, каким-то фантастическим коньяком угостил. И никоим образом не походил на «литературного генерала».

Расскажу ещё одну историю: собственными ушами слышал её от покойного Наума Коржавина — замечательного поэта, учившегося вместе с Гамзатовым в Литинституте. Жившего с ним в одной комнате общаги. Когда в конце 1947-го Наума Моисеевича пришли арестовывать, товарищи по общежитию впали в какое-то оцепенение. А ведь по большей части это были фронтовики — мужчины, не раз смотревшие в лицо смерти. И лишь молодой Расул, проявив чудеса распорядительности, успел буквально за несколько минут собрать для будущего сидельца то, что может в тюрьме пригодиться: еду, тёплую одежду, курево. Поступок настоящего мужчины, настоящего поэта.

Я на лекциях всегда об этом студентам рассказываю — такие вещи обязательно следует помнить.

— Вы автор нескольких поэтических сборников. Какой самый любимый?

— Думаю, мой opus magnum — том избранного «Стойкость и Свет» (2017), вышедший после присуждения Пушкинской премии. Там не только стихи за приблизительно сорок лет литературной работы, но и переводы сонетов Шекспира, которые для меня чрезвычайно важны.

— Кто Ваш любимый поэт во всей мировой литературе? А из ныне живущих?

— Во всей мировой литературе — Данте. Выделять особо кого-либо из ныне живущих не возьмусь, чтобы не обижать друзей и коллег по цеху. Скажу одно: мы живём в эпоху замечательной поэзии. К сожалению, не все, достойные упоминания, должным образом прочитаны и услышаны, но таковы правила игры. Поэзия — всегда риск. Вдруг написанное тобой не окажется созвучным современникам? Но так было с подавляющим числом замечательных, великих даже стихотворцев. Слишком многие были оценены уже после их ухода. Случай прижизненного признания, случай того же Расула Гамзатова (как, например, случай Иосифа Бродского) — скорее счастливое исключение, но никоим образом не правило. У меня, например, первая книга вышла к сорокалетию. Но как-то стыдно жаловаться, памятуя, что у моего старшего товарища, Евгения Рейна, первая книжка вышла лишь в 50 лет. А скольким достойнейшим поэтам вообще не довелось подержать в руках своей, пахнущей свежей типографской краской, книги…

Я всегда честно предупреждаю об этом вступающих в литературу молодых людей. Истинно призванных не устрашит, а нацеленные на скорый шумный успех — отсеются.

— Вы в своё время основали издательство с Виктором Пелевиным, популярным писателем и мистической фигурой, которого никто не видел. Он действительно существует? Никто не скрывается под этим псевдонимом? Как Вы думаете, почему он невидимка для поклонников его творчества?

— Витя действительно существует. Он учился в Литинституте параллельно со мной — но на заочке, в семинаре Михаила Лобанова. Мы вместе с ним и Альбертом Егазаровым организовали на самой заре гласности независимое издательство «Миф», некоторое число значимых книг выпустили. Политика «заметания следов», приведшая к его полному исчезновению из публичного пространства, возникла как реакция на волну оголтелого самопиара, которому предавались слишком многие члены литературного сообщества в 90-х. Это было связано не только со злобой дня, но и с метафизическими исканиями моего друга. Что мог, я об этом рассказал в фильмах «Писатель “П”. Попытка идентификации» (2012, режиссёр Борис Караджев — это к 50-летию Витюши) и «Пелевин» (2022, режиссёр Родион Чепель — к 60-летию).

Иллюстрация: Сальвадор Дали