Ахтынский дневник Нины Рот

Ахты — довольно крупное селение, и река разделяет его на две части. На левом берегу, у моста высится башня Джума-мечети. Возле неё дома богатых лезгин.

Единственное на весь аул (большое) здание — Окружное управление.

«Оказия» наша повернулась к солидной русской крепости. С обеих сторон дороги тянулись сначала огороды батальона, потом арыки, затем сады. От аула до крепости полторы версты, но за полверсты до нее я поняла, что батюшка с нукерами бегут к нам навстречу. Невозможно описать радости встречи: и поцелуи, и вздохи, и ласковые взоры, и бесконечная беседа. Отец упоминал о книжных ярмарках, библиотеках, городских парках. Вопросы посыпались на меня со всех сторон. А на мой вопрос, как поживают здесь, один из них, прапорщик, поторопился ответить, что казна с голоду не уморит, да и досыта не накормит, вначале было тяжело, а напоследок полегчало. Попривыкли значит. Провиант вовремя подвезти не могут: голодай значит. Только одна забава — песенники. Был у нас запевала — Тимофей, и тот умер…

Мне отвели чистую комнату в сакле коменданта… Наконец я на хорошей постели, и едва-едва верится, что пролетели шесть тысяч верст, и насмотрелась на многое и многих. И все кажется мне сновидением: и что это за место, новое? Отец успел мне объяснить, что князь М.С. Воронцов сразу по приезде на Кавказ попросил его принять управление в Дагестане для нравственного покорения горцев, чем он и отличался за кордоном, в Анапе.

Завтра с поднятием солнца батя устроил конную скачку, до чего был большой охотник (а в Анапе и сам скакал). Призовое место занимали легкие кони горцев, двух молодых беков. Одного из коней, с белым пятном на лбу закрепили за мной.

После полудни выступали канатоходцы, зрелище довольно захватывающее, клоун с рогами просыпал на людей целый пуд муки. В остальные дни устраивались бараний и петушиный бои, пахливане-силачи боролись, они ценились больше всех, и победитель получал прозвище Шарвели, по имени их древнего силача и героя; циркачи с кинжалами забавляли своим искусством, к тому же осень — пора свадеб. Я была довольна приездом, тем более что помогала родителю своему оживить округ, сблизить людей, а он был вне себя от радости. Я пожелала посмотреть Ахты, и мы в сопровождении военных нукеров, считавшихся цветом лезгинской молодежи, посещали базар, лавки — нечто вроде магазинов. Цирюльник, проходя мимо сидящих, предлагает свои услуги. Кто желает побриться, снимает свою папаху сейчас же, не сходя с места, и туалет начинается…

Мужчины праздны… всегда сидят возле мечети, на площадке (кимах)… Многие мужчины любопытствуют заседанием и судебными тяжбами, которых очень много: по кровомщению, разводам, земельным спорам. Батюшка, для сокращения земельных споров, распорядился: «кто в течение последних десяти лет использовал какую землю, оноя переходит к нему в вечную собственность».

Помимо председательства в суде по местным адатам и российским законам, батюшка должен был исполнять обязанности и военного, и гражданского администратора. Женщина — раба. Но после моего пребывания жены беков бывали у нас в гостях… Луткунцев¹, избивших беков, отец подвергал телесному наказанию…

Муллы в установленное время кричат с минаретов и призывают к молитве.

Когда солнце поднялось высоко, нас пригласил к себе ахтынский старшина, дом которого находился возле той крупной Джума-мечети, куда по пятницам собирались духовные лица всех селений округа. Кроме отца, с нами были госпожа Жорж и Байдакова² и три нукера. Здесь мы познакомились с первым лицом в округе — кази (главное духовное лицо), оказавшимся и лекарем, и поэтом Мирзе-Али³. Все они по очереди поздоровались: «Издравски, матушка!», но многие на свой лад говорили «матишка». Они из вежливости к женщине не говорят просто «Здравствуйте», а со своими женщинами вовсе не здороваются, а женщины, взяв за руку, говорили: «Хушгалди»⁴. Горцы более внимательны и снисходительны к человеку другой национальности. Более богатые лица часто звали нас с отцом в гости, причем подавали самые затейливые блюда: хинкал с маслом, мясом или сыром, бараньей начинкой, яичницей, яйца, мед, вишни, чай, позднее яблоки, груши. Все желали водить нас из дома в дом. Они вовсе не были похожи на жестоких дикарей, как мы всегда слышали в столице. Правда, порой я замечала косые взгляды женщин, и приходилось нечаянно услышать от них «матишка» вместо «матушка», как меня часто называл отец, который был очень рад, что я стала причиной сближения горцев и русских. Женщины находились в положении рабов и стареют уже в тридцать лет. По моей просьбе отец однажды в доме главного нукера совместно с эфенди обсудил вопрос о выдаче в замужество девиц и вдов. Существует обычай взимания с лиц, кои женятся, денег, известный под названием Iol (рехь)⁵. Всякий старший в доме имеет право получить в свою пользу с желающего жениться эту плату, простирающуюся от 50 до 300 рублей, можно и скотом, и другими вещами. Кроме того, выдавали их замуж в 11 лет.

Все эфенди и кази долго обсуждали этот вопрос, но через две недели мы получили ответ из Дербента от Аргутинского, считавшего это рановмешательством в семейные союзы жителей. Однако, по моему настоянию, отец распорядился хотя бы запретить кебин⁶, затем и лишан⁷ без согласия невест.

Вообще, эти народы крепки своими обычаями и поэтому очень наивны. По их мнению, у русских не бывают браки, многие из опасения к воинам переселились в Турцию, они уверены, что разговаривать с солдатом или офицером — грех. Поэтому мы с отцом большею частью жили внутри селения на обширной площади — ВацӀун кьер⁸ — для молотьбы хлеба, далее мельницы, возле которых стоял только что построенный в европейском вкусе [дом]. И отец, и я сама понимали, что моя кpacoтa — это открытое рекомендательное письмо, заранее завоёвывающее сердца, а после знакомства с «титаном голов» Мирзе­Али мне было интереснее жить в ауле, нежели в крепости, где солдаты жаловались на скучную жизнь, а офицерам еще труднее. От боя до боя воин прозябает, т. к. бой — это самая жизнь для него на Кавказе. В укреплении без общества, без книг живет только в бою. Он пришел в этот отдаленный угол России для того, чтобы взять в бою то, чего ему недоставало. Всякий думал: не сегодня, так завтра улыбнется счастье. «Теперь не то, одно только и есть утешение: прибавочное дело — байкош⁹ — оборванец, а оружие все в серебре. После мы, как водится, поснимали с татарвы все, что было, да распродали, и не один абаз выручили, баранов пригнали», — говорили старые солдаты.

— Тяжело служить?

— Но ведь кому-нибудь надо же царю служить.

Все спокойно, — наставлял им батюшка, — горцы начинают сживаться с новым своим положением. Люди, считавшие долгом совести и религиозною обязанностью бить гяуров, то есть русских, не могут переродиться разом, наши крепости открыты для торговли, мы должны привести горцев к более европейскому устройству общества, строго преследовать всякие разбои и грабежи. Проложение дорог не можем производить вольным трудом. Мужчины весь день стоят возле суда или сидят на киме. Туземцы по лености и непривычке к тяжелому труду не стали бы наниматься. Начатый через гору Салават туннель очень хорош. Вот соединим с Каспийским морем и при вьючной дороге для прохода войск с обозом и горною артиллериею… Нельзя не пожалеть женщин и детей, которым суждено жить в укреплении, они от частых болезней теряют умственные способности. Дети невольно перенимают солдатские ухватки, образ выражения и даже пороки. Женщины, находящиеся в опасности, поневоле теряют свою нежность, а мужчины — в положении диких островитян.

Мне, однако, некогда было скучать. Я мечтала собирать исторический материал о лезгинах и поэтому просила отца совершить хотя бы один экскурс по историческим местам. Он сказал, что по богатстве природной красоты нет равного долине Усуг, высокогорнее в Европе. Для сверки посемейных списков мы отправились по тем аулам на конях.

В долине была чудесная утренняя погода, когда мы с отцом, Мирзе-Али, военными нукерами и переводчиком – армянином Джа-мирза очутились в шести верстах от Ахты. Старики – лезгины еще раньше рассказывали мне, что здесь собрано много камней, будто бы после происходившей когда-то битвы между мискинджинцами и ахтынцами. Дело началось перестрелкою, в которой воины скрывались за этими каменными завалами, затем стороны бросились в открытый рукопашный бой, все завалы были разбросаны и разрушены. Бой кончился большим уроном с обеих сторон… после чего был заключен мир, обе стороны поклялись никогда не затевать ссоры между собою, несмотря на взаимную ненависть. Мискинджинцы и сейчас по отношению к ахтынцам сухи, вежливы, но нерадушны. Кое-где Мискинджа оживлена зеленью небольших садов.

Мирзе-Али сказал, что мискинджинцы — шииты и пользуются не особенно лестною репутациею у властей, т. к. им ничего не стоит давать ложную присягу на суде.

Мы обедали в доме докузпаринского наиба. Завтра отправились к величественному Шалбуз-дагу, по множеству и разнообразию цветов которого можно было бы называть цветочною горою. Джа-Мирза сказал, что рельеф Шалбуз-дага напоминает вид Араратской горы, а приезжий туда немец указывал, что она напоминает Южный Тироль в Альпийских горах Швейцарии. Здесь два «пира» — святые места: «Пир-Сулейман» — ряд колонн, покрытых куполами. В память о святом человеке, который чтится не только местными жителями, но и татарами, и армянами (удинами) из ниша⁹ Нухинского уезда. Когда Сулейман умер (армяне называли его Соломоном), белые голуби отнесли его труп на то место. Над могилой его поставлен памятник. Другой же святой похоронен на самой вершине горы, которая получила от него свое имя, а мечеть его имени находится высоко на южном склоне горы. Оттуда виден аул Эхир (Игьир), возле которого остатки крепости, здесь 150 домов, оттуда до Куруша 8 верст.

Куруш — довольно большой аул. Мне показалась весьма скудной окружающая его природа, а густой туман первого дня разочаровал нас всех, так что весьма безотрадна жизнь этих курушцев!

Высокие горы кругом производят подавляющее впечатление. На востоке тотчас за низким ущельем реки Усух — бесконечная отвесная стена скал Кара-кая¹⁰, песчаного цвета, а на юге великан Базар-дюзи стоит, вечно покрытый белым саваном. Недаром туземцы называют его Кичен-дагом (горой страха). Базар-Дюзи означает «широкая площадь». Приближаясь к горе Шах, мы увидели цепь гор, от красоты которых можно опьянеть, на которых бродят большие стада диких коз, а внизу — обширные стада овец.

***

По дороге обратно мы увидели развалины древней крепости возле селения Каладжух на вершине земляной горы и поразились и величием, и искусством древних, строивших на высоте мощные стены, напоминающие ныне скелет огромного чудовища. Я хотела осмотреть их, но переводчик и отец уверяли меня, что ни один местный житель не располагает о нем никакими историческими сведениями, кроме как теми, что ее разрушили соседние микрахцы. Здесь двое знали русский язык, так как они были отправлены лет девять назад в «Сибирь», то есть в Россию. Микрах, второе по величине селение, после Ахты, и славится качественным медом…

…В те дни немало ласковых слов говорил мне мудрый восточный «аристократ духа» Мирзе-Али, богатый, но сумевший прикинуться и дервишем, и честным. Он и лекарь, и писец, и поэт, и главный судья в округе. Он облачен был в одеяние учености и совершенства, мудрости и проницательности, был склонен к изящной словесности.

…Он часто приглашал нас к себе и был очень гостеприимен. После первого посещения все остались им довольны. Комнатки чистые, кабинет, кунацкая, кухня, мебель, кровати, белье c большими подушками, письменный стол с фотографиями. Шашлык — чрезвычайно вкусное блюдо.

Главным его богатством, чем и гордился, были книги. В шкафу хранились десятки печатных и рукописных томов в кожаных, атласных и картонных переплетах, многие из них — диваны (сборники) стихов древних поэтов. Во всех комнатах пахло духами. Его давним желанием было собрать и подготовить к изданию большой диван стихов, своих и других поэтов, и он жаловался на отсутствие времени для досуга, живо интересовался русской историей, литературой, уже знал Пушкина, Лермонтова, выразил сожаление, что оба рано погибли.

— Да, жизнь поэта трудна и опасна, — сказал он однажды. — У нас был поэт Саид по соседству. За вольные стихи хан ему выколол глаза, а однажды, заманив меня к себе, бросил в холодный колодец, за то, что я ему не писал хвалебных од, и спасся я чудом. «Лизоблюдничающий поэт — не поэт, историк — не историк». Ахтынские мохаджиры, служившие у Шамиля, очень хотели бы, чтобы я им посвятил несколько бейтов. Но они сеют смуту и там, где русские и горцы живут в мире.

— А кто придумал, чтобы все мусульмане объявили газават 60 лет назад? — спросил я у них. И сам себе ответил: итальянец — беглый монах Джованни Боэти, назвавший себя Шейхом Мансуром. Благоденствие нашего народа не от газавата, а от торговли, мира. Поэтому хотим быть добрыми подданными России.

— Умные и достойные слова, Мирзе-Али, — одобрительно наклонил голову батюшка…

______

Комментарии к тексту подготовил народный поэт Дагестана, переводчик Арбен Кардаш.

¹         Луткунцы — житела села Луткун Самурского округа (ныне Ахтынского района).

²         Жорж и Байдакова — жены офицеров, находившихся в Ахтынской крепости.

³         Мирзе-Али (Мирза-Али Ахтынский, литературный псевдоним Ахты Назим — Ахтынский слагатель стихов) — поэт, шариатский судья Самурского округа.

⁴         Хушгалди — приветствие: добро пожаловать.

⁵         Iol (йол) — дорога (тюркск.), рехъ — дорога (лезг.).

⁶         Кебин — бракосочетание.

⁷         Лишан — помолвка, надевание кольца на палец сосватанной девушки.

⁸         ВацIун кьер — буквально: русло реки. Гумно (ток) находилось на берегу реки.

⁹         Ниш — правильно: Нидж — удинское село в Азербайджане, ныне посёлок в Габалинском районе Азербайджана, место компактного проживания удин.

¹⁰        Кара-кая — Чёрная скала, гора Келет, высится по правую сторону реки Усухчай, над селом Келет (Каладжух) Докузпаринского района.