На призрачной черте

***
Ни одного тревожного симптома
мой папа был мужчина в цвете сил
он пел «трава, трава, трава у дома»
и джинсы белоснежные носил

в любой машине глохнет карбюратор
и папе не допеть до февраля
земля видна в его иллюминатор
холодная и рыхлая земля

я помню, как он грузится в ракету
как все рыдают вплоть до темноты
над космодромом проплывает лето
и звездный дождь сочится на кресты

и тот, кто хит про нашу землю создал,
пускает папу в радостный полёт
и вот отец летит навстречу звездам
и песню он ту самую поёт

и видится что близко и знакомо
и слышатся любимые слова
и снится нам не рокот космодрома
не эта ледяная синева

Касьянов день

Лежит себе, лежит на самом дне
какого-то нездешнего сосуда,
взойдёт при окровавленной луне 
и — вон отсюда.

Летит уже над полем и свистит,
и видит мёртвым глазом всех неспящих,
в глазнице спрятан вечный гематит,
почти кипящий.

И видит две фигуры в темноте,
одна повыше, а другая — в платье,
они стоят на призрачной черте, 
потом заплатят.

Касьянов день, мы жертвы февралю.
Два поезда без станций и вокзала.
Я говорила, что тебя люблю?
Считай, сказала.

***
Отведи их, пожалуйста, от меня.
Не крепка ни разу моя броня,
не железны мои коленки.
Мои нервы натянуты в тонкий жгут.
Я не мата хари, не робин гуд,
Не герой у расстрельной стенки.

Отведи их всех, и ответь — на кой
этот камнепад над моей башкой
из кровавых провозглашений,
этот рой горящих и ржавых слов, —
неужели им нету других голов
или нет посложней мишеней?

Отведи их от моего виска,
не позволь мой вздох зажимать в тисках
и трубить в черный рог охоту.
Не давай им пороху и огня
и не отдавай им саму меня,
я одна только помню, кто ты.

Отведи их в сторону, в лес, в кабак.
Хоть устала быть кормом чужих собак,
личной кровью мыть микроклимат,
но обжить я сумею любое дно,
и теперь мне не вынести лишь одно — 
если нас у меня отнимут.

***
                                                             Посвящается Юлии Тишковской

как избежать виражей
черных, что небо, ворон
крыши чужих гаражей — 
самый надежный схорон

здесь ли, из космоса ли
им не заметить лица
суть этой гулкой земли
в том, чтобы жить на живца

лимфой измазан карниз
но не заденьте кресты
если вы спуститесь вниз
не убоясь темноты

пусть и не видно ни зги
вот вам надежный совет
не ускоряя шаги
просто идите на свет

Искоростень

И когда первый голубь вернулся на двор,
и блеснул в его лапках огонь, как топор,
закричали, забегали во хмелю.
«Видишь, радость моя, как люблю».

Не закат в небе ярок, сверкающ и ал, 
это город во славу твою запылал,
возвещая и царство моё, и зарю.
«Видишь, радость моя, что творю».

Твои плечи, подобные сильным крылам,
две верхушки берез разнесли пополам.
Кровь и слёзы собрали песок и трава.
«Видишь, радость моя, я права».

Как воды пересохшая просит гортань,
так нутро моё алчет собрать эту дань,
пусть их пепел отныне дрожит на ветру,
я теперь никогда не умру.

То не в небо вздымаются вспышки огня, — 
это ты, моя радость, целуешь меня.
И запомнят навеки нас вместе
те, кто после простят и окрестят.

Памяти морской свинки Сафизы

Прости меня, Сафиза, — все умрут.
Двулапым свет в тоннеле брызнет искрой.
У особей поменьше свой маршрут, —
Но тоже замечательный и быстрый.

Как лапками ты не перебирай,
как мордочкой в матрасик свой не тычься,
за прутьями сияет скорый Рай,
где коготки прилежно будут стричься,

где никогда не заболит живот,
и где дадут сенца любой раззяве.
Скачи в опилках, но уже вот-вот
тебя обнимет главный твой хозяин.

Никто из тех, что носом вертит тут,
не избежит печального сюрприза.
И свинки, и несвинки — все умрут.
Мы все умрем. Прости меня, Сафиза.


***
Только взгляни — это осенний свет.
Как обещалось — каждому будь по вере.
Ты налегке — нет ничего и нет,
только лучи в кронах сухих деревьев.

Что можно взять с тех, у кого карман
пуст и дыряв — что же вы с них возьмёте?
Как с нас сорвать тётушкин талисман,
если у нас нету волшебной тёти?

Нет ничего — счастья, детей, угла,
нет ничего — титулов, акций, связей.
Только вот этот свет, перед которым мгла
падает наземь и истекает грязью.

Так что свою тревогу уравновесь —
ты никогда не будешь за них в ответе.
Что можно взять с тех, у которых здесь
только лучи и ветер, лучи и ветер?

Страшной догадкой звякнет под сердцем вдруг,
вздох обрастёт инеем вмиг хрустальным:
Что с них берут, угольщик Петер Мунк?
Что с них берут, маленький мой Тим Талер?

Иллюстрация: Зазак Намоо (Zazak Namoo)