Алибег из Хунзаха

Алибег Казанбиев из Хунзаха — как путеводная звезда для многих историков, ставших авторами научных работ. Но он, как сапожник без сапог: сам не написал ни одной книги. Говорит, что — больше читатель, чем писатель.

Алибег отлично справился бы с трудами по истории оружия и одежды горцев. Мог бы позволить себе составить словарь аварских архаизмов (например, он знает, как древние аварцы называли монаха («болозан») и синекуру («гъулай»).

Алибег считает, любовь к истории в нём появилась потому, что он прошёл академию Мансура из Гиничутля. Хотя история семьи его матери случилась намного раньше дружбы историка и учёного. И она, возможно, не дала уснуть памяти Алибега. Впрочем, вот что он сам рассказывает о себе.

Одних убили, других выслали

После института я поехал в Киргизию встречаться с родственниками матери. Никогда их до этого не видел.

Дядя Магомед просил остаться там, устроиться в местную школу учителем. Но я не мог: в Хунзахе меня ждал взрослый отец. Тогда я предложил Магомеду переехать на родину. Но и он не захотел. Говорил, что в Хунзахе не осталось их дома, он разрушен. Поживи тогда с нами, у нас семь комнат, настаивал я. Но — нет. Не согласился. Он не смог оставить там своих родных.

Так они все там и умерли.

Лишь моя мама спаслась от высылки: она была матерью четверых детей и женой красного партизана, моего отца. К тому же комиссар внутренних дел Муслим Атаев приходился родственником моему отцу.

Это происходило в 1936 году. Мне был год. Так, кроме отцовских родственников, со стороны матери почти никого не оставили в Хунзахе: одних убили, других выслали в Киргизию. Дома их также разрушили (когда районной администрации нужен был камень), а имущество раздали красным партизанам.

Однажды к нам пришёл человек от партизана по имени Хаджиисхаки и сказал, что тот просит тайно забрать у него старинное зеркало и ковёр, доставшиеся ему («потому что в его доме эти вещи совсем не смотрятся»).

Когда весть о поступке Хаджиисхака дошла до другого партизана, он сказал, что не дурак, как его товарищ, чтобы возвращать такое добро.

Отец

Отец мой в 15 лет покинул село из-за кровной мести. Но его дядя — царский полковник КъадихIума, похлопотал за него, и отца перевели в Корода. Там он вёл себя не как узник, а вполне свободно. Оттуда и вовсе переехал в Темирхан-Шуру — просто ему понравилось в городе, и жил там до 1922 года.

Затем как-то МухIумирза (революционер Хизроев. — Авт.) отправляет отца с важным письмом в Хунзах, в крепость. Он его передал, но вместе с другими попал в засаду.

Поэтому в его удостоверении написано: «Красный партизан, участник Хунзахской крепости». Это его и спасало впоследствии.

Кстати, отец потом продал дом в Темирхан-Шуре и купил его в Хунзахе. Сейчас я живу в нём.

Нажмудин и политическое воспитание

Жена Нажмудина (пятый имам Дагестана Нажмудин Гоцинский. — Авт.) Патимат была близкой родственницей моей матери. Они с дочерью находились в ссылке в Кутиша. Раз в год на один месяц их отпускали домой. Это время они проводили у нас.

Мне нравилось слушать Патимат. Она знала очень много.

Однажды я пришёл со школы и заявил им (матери, Патимат и её дочери): «Теперь я знаю, кем был ваш Нажмудин. Трус и обжора. Нам учительница так рассказала».

Я учился в третьем классе.

Посмотрев на меня очень строго, мама сказала: «Ты эти уличные разговоры оставь в уличной школе».

Патимат добавила: «Как же нам тяжело, если даже ты так будешь говорить».

А её дочь обняла меня.

Увидев их реакцию, я смутился — мне стало стыдно и страшно за себя.

Тогда политическим воспитанием начинали заниматься уже с третьего класса. Потом — эти октябрятские значки, галстуки, партия. Так пудрили людям мозги. К счастью, я не пошёл по этому пути.

Когда я создал в школе этнографический музей, Гаджи Гамзатович (экс-министр культуры, экс-председатель президиума Дагестанского филиала АН СССР. — Авт.) хотел меня перевести директором республиканского музея. Но потом он спросил, состою ли я партии, поскольку «люди напротив» интересуются об этом. Нет, ответил я, и не собираюсь.

После того, что произошло с нашим родом, это выглядело бы продажей совести за партийную книжку.

Выговоры «на всякий случай»

Спустя несколько лет, уже после того как стал учителем истории, я подумал: вот про жизнь русских царей-князей, европейских королей, учёных и так далее написано всё, а почему никто не изучает историю дагестанских предводителей, культуру горцев?

Я решил перейти на блочную систему обучения (обобщённое изучение революций, войн), чтобы выкроить время для уроков по истории Дагестана. Оно наступало через каждые два месяца.

Однажды директор заявила: «Алибег, то, чем ты занимаешься, опасно и для тебя, и для меня». «Что случилось?» — спросил я. «Вдруг проверка придёт и спросит, с какой стати вы сократили историю России?» — пояснила она.

Я предложил директору застраховаться: на всякий случай объявлять мне выговоры, а самому — писать объяснительные, что «больше такого не повторится». Так директор через каждые два месяца на всякий случай писала на меня приказы, а я давал обещания. К счастью, «проверки сверху» так и не случились, ни разу.

Со временем в школах уже разрешили преподавать историю Дагестана — раз в неделю.

Но учебники по ней — это отдельная песня. Видно, их составители сами в школах никогда не работали. У аварцев на такое говорят: гьардухъанасул гIатI гIадаб жо (похоже на муку, которую раздают попрошайке; имеется в виду, мука разных сортов и видов. — Авт.).

Особенно ужасно выглядят учебники по истории для 9–10 классов. Они такие потому, что на новые, качественные учебники денег не выделяют. К тому же их не составляют на конкурсной основе.

Совет историкам

Я бы посоветовал историкам не доверять официальным реляциям (письменное донесение о действиях войск. — Авт.), поскольку они могут быть необъективны. Если провести ревизию этих реляций, то в живых не должен был оказаться ни один горец (после их рубки). 

Конечно, не всегда находишь нужную информацию и архивные данные с нашей стороны (речь о русско-кавказской войне. — Авт.). Например, у Мухаммада-Тахир аль-Карахи (секретарь имама Шамиля. — Авт.) нет и строчки про сражение в Телетле. Таких упущений достаточно много в нашей истории: некоторые или нигде не зафиксированы, или интерпретированы неверно.

Например, чего только не пишут про разгром Надыр-шаха в 1741 году. Каждый тянет одеяло на себя. Кто-то утверждает, что горцы тогда разгромили иранского шаха под руководством Муртазали (Газикумухский хан. — Авт.).

Но в истории не было факта, чтобы аварцы воевали под руководством человека другой национальности.

В песне о разгроме Надыр-шаха написано: «ГIайдул майдан къотIун, цере унаго, Нуцалид ахIана лъалхъе, — ян абун. — Лъалхъе, гIолохъаби, вагI-за гьабизе».

Значит, кто был главнокомандующим в том сражении? Нуцал (хунзахский. — Авт.).

Кому написал письмо Надыр-шах после своего разгрома? Мухаммад-Нуцалу (отец Умахана Великого, правитель Аварского ханства. — Авт.).

А он в присутствии посланника Надыра продиктовал ответное письмо своему писарю. Оно есть в архиве внешних сношений Министерства иностранных дел России. А копия письма хранится у меня. Мой родственник Хайдар помог скопировать его с архива.

Как я собирал музей

В 1960-е годы Хрущёв облегчил жизнь колхозникам, освободил их от странных налогов. Например, налогами облагались даже деревья, скот. Так, люди стали жить лучше и избавляться от старья. Постепенно переходили на фабричную продукцию.

Однажды возвращаюсь я домой и вижу старинную кастрюлю у речки. Захотел забрать, но постеснялся. В Хунзахе не поняли бы этого. Подождал до вечера. Но к этому времени от кастрюли не осталось и следа. Потом узнал, что сосед забрал.

Так я пришёл к мысли: надо всё собрать в музей, пока совсем не утратили.

В то время в нашей школе очень любили художественную самодеятельность. Поэтому ездили по районам с концертами. Казалось, один я был против того, что детей отрывают от учёбы.

Всё же, как завучу, мне приходилось их сопровождать везде. Однажды поехали в Цумадинский район. Пока шла репетиция, я решил погулять по селу. Смотрю: к порогу одного дома прибита гвоздями кольчуга. Я стал умолять хозяйку продать её за любые деньги. Нет, ответила она. Как, говорит, я буду чистить обувь от грязи?

Я поехал в Хунзах, заказал в колхозной кузнице приспособление для чистки обуви и вернулся к той старушке, чтобы поменять его на кольчугу.

А в Ахвахском районе я нашёл две царские пушки. Протащили их еле до Хунзаха. Я теперь шучу, что это, наверное, единственная кража за мою жизнь. После этого ко мне из Ахваха приезжали следователь с сотрудником из угрозыска. Спрашивали, почему я их забрал оттуда? Потому что они там стояли бесхозно, наполовину в земле. Никому до них не было дела. К тому же, ответил я им, никто не является наследником царского имущества: ни вы, ни я.

Однажды вместе с Мансуром Хайдарбе-ковым из Гиничутля мы были на зиярате в Закаталах, на могиле Умахана Аварского. Оттуда зашли в Джарскую мечеть. Там был большой колхозный склад для урожая. Проходя мимо него, я чуть не споткнулся об камень. Смотрю: кусок надмогильной плиты Умахана. Мансур тоже подтвердил это. Конечно же, я тогда быстренько взвалил его на плечи и привёз в Хунзах.

Так везде я находил экспонаты. Моему примеру следовали и ученики. Наши девочки из Дербента привозили кусок саркофага.

Сейчас в музее около шести тысяч экспонатов (некогда школьный музей сейчас является районным. — Авт.).

Мансур

Мы были неразлучны с Мансуром из Гиничутля (Мансур Хайдарбеков — учёный-арабист. — Авт.). Думаю, он и привил мне любовь к истории. Сам Мансур окончил Самаркандский университет. 

Супруга его была родственницей моей матери.

«Посвящение в рыцари»

Да, я очень люблю оружие. Коллекционировать.

В Дагестане всегда был культ оружия. Например, наши предки отмечали праздник — ханжарбухьи. Это как посвящение в рыцари. В 15 лет мальчик носил кинжал.  

Но в 1960–70-е годы особо не ценили оружие. За кинжал давали 20–50–70 рублей.

Однажды соседка предложила мне старинный кинжал. Но я спешил куда-то… А потом мне не удалось его купить. Соседка сказала, что отдала кинжал внуку.

Представляете, я его нашёл в 2010 году на базаре Хиди в Тбилиси. Отдал за него 600 долларов, хотя в Хунзахе мог купить тогда за 20 рублей.

КІкІоро

Есть в Тануси сильнейший артиллерист — все его называют Къоро. Начальник районной милиции дал ему справку: «КІкІоро имеет право владеть пушкой и носить пушку». И вот однажды по приглашению гунибцев мы поехали в Согратль, на место разгрома Надыр-шаха. Я строго-настрого предупредил КІкІоро дождаться моей команды, прежде чем выстрелить из пушки. Но что-то пошло не так. Пушка выстрелила, когда народ начал есть. Майор, сидевший рядом с нами, сразу лёг на пол, при этом успел выкрикнуть: «Ложитесь — теракт». Женщина напротив стола вылила на себя чай. Начался переполох.

Чуть позже майор всё-таки узнал, что «это не теракт, а наш дикий артиллерист». Я спрашиваю КІкІоро: «Зачем стрелял?» «Как же удержаться, когда пушка полная и готова к бою», — отвечает КІкІоро.

Такой же номер он проделал в гостях у своего приятеля, который нашёл на свалке пушку.

Её забирали на юбилей Хунзаха из нашего музея. После праздника все как-то забыли про неё, и пушку вместе с мусором благополучно снесли на свалку, пока её там не откопал приятель КІкІоро.

В один из прекрасных дней наш артилле-рист КІкІоро вздумал выстрелить из пушки. При этом заправил её тротилом.

Приятеля КІкІоро в этот момент спасло то, что он поднял руку, чтобы поднять рюмку. После этого в селе шутили насчёт «бараката» выпивки. (Смеётся).

Фото автора