Чем богаты мы — небу скажу

Художник Александр Новгородский окончил институт имени В.И. Сурикова, можно сказать, с блеском. По крайней мере, его дипломная картина «Фехтовальщицы» была не просто «зачтена» как диплом, а попала на ВДНХ, получила там медаль, много раз репродуцировалась в различных изданиях. Уже первая большая работа Новгородского испытание временем выдержала.

Институт был окончен в 1965 году, воды с той поры утекло немало. За эти годы Новгородский участвовал во многих выставках разного уровня, последняя была в Москве в Доме художника на Крымском валу — украинско-российская. Там было представлено десять его работ — абстрактные композиции.

— Вы порвали с реализмом? — спрашиваю художника.

— Ну зачем же так? — говорит Александр Евгеньевич. — Не понимаю этого модного противостояния, о котором больше разговоров. Я с одинаковым удовольствием пишу и реалистические, и абстрактные вещи, смотря по настроению, задаче… Например, такое состояние природы, между днем и вечером… Оно неопределенно, нечетко, сродни музыке. Его точнее можно передать в абстрактной работе. Для меня важнее то, какую энергию несет в себе полотно, помогает ли моя живопись человеку жить, дарит ли ему положительные эмоции, оптимизм. Ведь живопись исторически всегда была частью интерьера, она сопровождала жизнь человека постоянно, а эмоциональный заряд ее огромен. Я для себя эту проблему — взаимоотношений реализма и абстракционизма — решаю так. Ведь в конце концов каждый человек решает все проблемы только для себя, внутри себя…

— Интересно, а как нынче художники решают для себя проблему элементарного выживания. Есть ли у них заказы, могут ли они реализовать плоды своего вдохновения?

— Очень слабо. Заказов нет, картины не реализуются. Если только счастливый случай, но случай — дело ненадежное. Так что наш брат живет сейчас плоховато. Даже и писать стало проблематично: 22 тысячи стоит тюбик белил, 25 тысяч флакон льняного масла, чтобы краски разводить. Остаются перо, карандаш, уголь — рисуем. Видите, во дворе церковь восемнадцатого века — «Николы на Ржавце» (мы беседовали в детской художественной школе на Красноармейском проспекте в Туле. — Л. Н.) — вот ее и рисуем, кто только не упражнялся… Я тут увлекся сочинением стихов. Есть у меня такие строчки:

«Конь-душа! Во Вселенной — букашка.

Чем богаты мы — небу скажу:

Говорят, я родился в рубашке —

Вот я в ней до сих пор и хожу…»

— Говорят, вы уже издали сборник стихов?

— Да, показал свои первые опусы Ивану Федоровичу Панькину, ему понравились, он меня отвел к председателю тульского отделения Союза писателей Виктору Пахомову… Так вот и появилась книжка «Звень осеннего листа». Готовлю вторую — сборник песен…

— А почему вдруг вы стали писать?

— Нечаянно. Сын купил гитару, сочинил музыку и попросил меня написать слова. Я пачку бумаги испортил, пока ему понравилось. Но я, видно, уже не мог остановиться…

— Чудно! Но я опять к «нашим баранам»… Чем сейчас живут художники?

— Да кто как. Я вот преподаю в нашем художественном училище. Ну в Туле пока не училище, а художественное отделение музыкального. Надеялись, что будет училище, но теперь времена вон какие крутые… Меня сюда сразу звали работать, но я все не шёл. А сейчас просто счастлив, что здесь работаю. Само собой — средства к существованию, но дело даже не в этом. Общение с талантливой молодёжью даёт и оптимизм, и надежду, что всё будет хорошо, и ощущение собственной молодости, того, что впереди ещё всего много, что жизнь не кончается…

Газета «Тульские известия»

Александр Новгородский,
Тула 

* * * 
Пойду туда, где спят ракиты 
У Зазеркалья тихих вод, 
Где тайной вечною повитый, 
Камыш приветствует восход. 
Здесь всё извека неторопко: 
Плотвицы всплеск, полёт жука. 
Прохладой росной встретит тропка 
И пастуха, и рыбака. 
Тут белый парусник кувшинки 
Дивится неба чистоте, 
И уж, не возмутив былинки, 
Скользит по розовой воде. 
Пьёт ива тихо, осторожно 
Реки целительный покой. 
Здесь невозможное возможно: 
Коснуться вечности рукой. 
(«Белые строки»)

* * * 
Что в имени тебе моём? 
Оно — лишь эха звук прощальный. 
И я, как тот поэт опальный, — 
Гость нежеланный за столом. 
Души потёмкам — не свеча 
Случайный свет на росной тропке. 
Вечерний луч и друг очам, 
Да только век его короткий. 
Нам не вступить с минувшим в спор. 
Не осуждай, однако, всуе 
Ни юности слепой восторг, 
Ни боль последних поцелуев... 
(«Белые строки»)

ПРОСТИ 
Говорят напрасно: «Время лечит», 
Но и всё ж не попусту течёт. 
Замечаю я — сутулит плечи 
И суровый предъявляет счёт. 
Нет давным-давно меж нами лада, 
Да и стоит ли жалеть о том, 
Что любовь, принявшая прохладу, 
Обросла неодолимым льдом. 
Худшее загадывать не надо. 
Всё нам впрок судьба приберегла. 
Неизвестность — лучшая награда 
В час, когда на сердце мгла. 
Словно турок, одарённый феской, 
Я — почти у края бытия. 
Ты в дверях — решительна и резка, 
Не в пример потерян нынче — я. 
И сразит меня в мгновенье ока, 
Словно гвоздь в подмётке на пути, 
Что-то вроде лезвия под боком, 
Беспощадно жёсткое «прости». 
Ты уходишь, скатертью дорожка … 
И гори весь этот мир огнём! 
На диване мирно дремлет кошка, 
Ей-то что? Она тут ни при чём. 
16.10.2002

ПОБУДЬ СО МНОЙ 
Давно, давно, за вереницей лет 
Влюбленности невинные забавы. 
Теперь иной рисуется портрет 
Любви–игры бесправие и право. 
Скользит твоя по темени рука, 
Теперь уже ничем не окрылёна. 
Так ночью в воронёных берегах 
Плывет луна привычно отстранённо. 
В глухую полночь, разлюбезный друг, 
В лукавой неге мы дошли до края. 
Со мной игру заводишь ты не вдруг, 
Она не первая и даже не вторая. 
Что единит нас, близких и чужих, 
Я никогда, похоже, не узнаю, 
Я не боюсь холодных глаз твоих, 
Я в них живу и в них же умираю. 
Пусть звезды вечно в играх неземных 
Обоим нам, потерянным, — на диво. 
В осенней опади, постели на двоих, 
Побудь со мной хоть капельку правдивой. 
2009

* * * 
Я поднимаю сорванный тюльпан 
У клумбы, потемневшей, полусонной, 
Рукой неосторожной оброненный. 
Я поднимаю сорванный тюльпан 
И приношу домой. И в банку, полный грусти, 
Безмолвно опускаю... Шар земной 
Не дрогнет. Не вздохнет сирени кустик, 
Навечно околдованный весной... 
На банке отражается окошко. 
И, кажется, проснулось небо вновь, 
Но солнышку, бликующей сережке, 
Недолго тешить венчик дивным сном... 
Так и со мной. Отдавшись в плен иллюзий, 
За истину приняв самообман, 
Я падаю к ногам случайной Музе. 
И мнится мне: я — сорванный тюльпан... 
1994