Кавказский дневник Исы Халидовича Абдуллаева

«Кари гимгерис нанаса
Згапарс гиамбобс чадари» —
«Ветер пел колыбельную,
Сказку чинар рассказывал»
Важа Пшавела

Тихо на Серебряной улице в Тбилиси, редкий прохожий вспомнит её звонкую историю. Сколько поколений мастеров-ювелиров работало здесь вплоть до второй половины XX века! По теневой стороне мы идём в сторону армянской церквушки. Над стенами домов торчат метёлками полусухие ветви гранатовых деревьев. Красные плоды кое-где ещё горят на фоне голубого неба. Осеннее солнце радует, но уже так не греет. Иса Халидович Абдуллаев провёл в этом гостеприимном городе свою студенческую молодость, но многое уже подзабыл и не узнавал.

«Здесь ведь, в старом Тифлисе, работали знаменитые дагестанские ювелиры и оружейники… У них и Грибоедов покупал кинжал, который впоследствии вдова его, Нина Чавчавадзе, подарила гостившему в их родовом имении Цинандали Михаилу Лермонтову».

«Возможно, это последняя поездка в Тбилиси, мой дорогой друг». Но он ещё вернётся сюда спустя несколько лет с сыном Цахаем на юбилей альма-матер — 100-летие Тбилисского государственного университета. А в ту осень 2015 года мы были вместе, в свободные от конференции часы ходили по кривым улочкам с покосившимися домиками, стараясь не пересекаться с шумными потоками людей на Леселидзе, Руставели…

В начале этого года я позвонил Исе Халидовичу с просьбой войти в редакционный совет журнала. Профессор очень обрадовался и выразил желание в ближайшее время подготовить статью для публикации. Я знал, что он тяжело болел и не выходил из дому. Потом я передавал свежие номера сыну, а сам боялся заглянуть, увидеть его не в форме, другим. Но он позвонил сам и, как всегда, бодрым, громким голосом благодарил и желал «процветания журналу на благо всего Кавказа». Иса Халидович ушёл из жизни в конце июля, а я, к сожалению, узнал об этом только на третий день. Его обращение — «Приветствую тебя, мой дорогой друг» — звучит в моих ушах. Теперь мне оценивать свои дела легче, в моей памяти живёт его добрый наказ. Он был последним из плеяды великих языковедов Дагестана и примером настоящего интернационалиста.

Помню, в подарок от него получил книгу. И хотя я не специалист в языкознании, с удовольствием посвятил несколько вечеров освоению многолетнего труда доктора филологических наук, профессора Исы Халидовича Абдуллаева «Междагестанские и межкавказские контакты». Эти историко-этимологические, ареальные и ономастические исследования, публиковавшиеся автором на протяжении многих лет научной жизни, удивительным образом соединились в названной книге.

Подписывая книгу, Иса Халидович с улыбкой заметил, что тезис «о единстве корней и истоков наших языков, историко-культурной общности дагестанских народов и их исторических судеб» ему удалось подкрепить весомым исследованием.

Свою работу учёный посвятил «памяти корифеев лингвистического кавказоведения Петра Карловича Услара (1816–1875), Арнольда Степановича Чикобава (1898–1985), Василия Ивановича Абаева (1900–2000)». И, конечно, углубляясь в материал труда, читатель встретит эти фамилии не раз. В одной из глав напечатано «Прощальное письмо учителю», не произнесённое на похоронах Арнольда Степановича, но написанное для книги памяти «По следам великих предшественников», которую ведёт Геннадий Бурчуладзе…

«Появился на свет я в 1935 году в дагестанском селении Кумух, там же и школу окончил в 1952 году. Русским тогда совсем не владел, его в моё время начинали изучать только в классе втором, по 1–2 часа в неделю. Владел лишь родным — лакским, говорил и по-аварски, у нас тесные родственные и кунацкие отношения. Мы, кавказцы, должны владеть языками и даже диалектами наших народов».

В роду Абдуллаевых/Явбукуевых было много учёных, общественных деятелей. В тухуме Исы Халидовича почитались как религиозные, так и светские науки. Он часто вспоминал по именам учителей Кумухской средней школы, входившей в середине прошлого века в число лучших в Дагестане. Гамзат Муркелинский и его супруга, учительница русского языка и литературы Антонина Александровна Новикова, Гилани-Абдулкадыр Гайдаев. А в выборе профессии ему помог известный языковед Саид Магомедович Хайдаков, работавший в ту пору в Институте языкознания в Москве. Саид Магомедович посоветовал выпускнику школы Исе Абдуллаеву поступить в Тбилисский государственный университет.

Воспоминания о студенческом времени записал в 2015 году мой друг, поэт и переводчик Владимир Саришвили. Володи тоже уже нет в живых. Это был светлый, достойный человек, и, думаю, уместно вспомнить несколько фрагментов из его записи той беседы.

«В ТГУ я поступил в 1952 году, был студентом Арнольда Степановича, а впоследствии — и его аспирантом (окончил аспирантуру в 1960 году), и диссертантом. Защита диссертации немного задержалась — тогда не так легко было обеспечить нужное количество публикаций, но через два года удалось защититься на тему «Сравнительная лакско-аварско-даргинская категория именного класса (рода)». Специалисты говорили, что мне удалось гармонично вписать этот материал в общую систему дагестанских языков.

Скажу, что с самых первых дней я почувствовал себя в Тбилиси, в университетских аудиториях, очень уютно. Установились самые доброжелательные отношения со всеми: однокурсниками, преподавателями и сотрудниками — от ректора до мелких канцелярских работников. <…>

<…> Не могу не вспомнить о встрече с ректором Нико Кецховели, Личностью с большой буквы. Завершив очередной учебный год и сдав сессию, я не поехал к родне в Дагестан. И добираться было трудно — 3–4 дня туда, столько же обратно; и денег было негусто — сами помните, какие студенты богачи… Зашёл как-то в деканат за справкой. И встретил в коридоре Нико Кецховели, который навёл в ТГУ «немецкий» порядок. Замечательная у него была традиция — лично вручать студбилеты новопосвящённым студентам. Причём по расписанию: в 12.00 — востоковеды, в 14.00 — филологи и т.д. И он помнил всех в лицо, и по именам-фамилиям, а тогда в ТГУ училось около 5,5 тысяч студентов. Теперь намного больше, но и это количество попробуй запомни…

И вот спрашивает у меня Нико Кецховели: как я сдал сессию, почему не съездил в Дагестан, я отвечал: дорога дальняя, все каникулы в пути пройдут. Тогда он мне посоветовал не терять времени и сходить на интересные выставки в Музей искусств (он тогда располагался в здании нынешней Духовной академии и семинарии) и к театральному нашему миру приобщиться. Я с благодарностью внял его советам, стал театралом и посетителем вернисажей. <…>

<…> Мой учитель Арнольд Степанович Чикобава был человеком на редкость пунктуальным. Он чётко соблюдал график занятий с аспирантами. Моё время было с 5 до 7 по пятницам. Пропусков не помню. И могу сказать, что эти еженедельные двухчасовые встречи дали мне гораздо больше в смысле профессионального и общего развития, чем все пять лет в университете, которые тоже были, конечно же, полезны и увлекательны.

Арнольд Степанович был сторонником постижения глубин науки de visu — не с чужих слов, а воочию — самому вникнуть, проверить, понять, обработать. Однажды он сказал мне: «Вы, как дагестанец, должны составить библиографию работ по вашему лингвистическому профилю, а также по истории, этнографии… Но все работы необходимо изучить именно путём непосредственного ознакомления с предметом — будь то даже такие труднодоступные издания, как «История Кавказа» 1865 или 1913 годов».

В другой раз Арнольд Степанович тронул меня огромным кредитом доверия. Он сказал буквально следующее: «У нас официальная марксистская идеология. Мы это должны понять и принять, мы — граждане этой страны. Но философия — это наука наук, и каждый обязан знать основные вехи истории мировой философии». Я сполна оценил деликатно поданную рекомендацию Арнольда Степановича и всерьёз взялся за изучение философии, тем более что в Грузии «по умолчанию» разрешалось многое, чего нельзя было и представить в целом по СССР — и в области науки, и в области искусства.

Ещё расскажу: я очень добросовестно занимался, с утра до вечера пропадал в публичной библиотеке, книгу за книгой выписывал. Но случилось так, что пропустил 2–3 занятия. Потому что увлекался обливаниями ледяной водой. Как-то переборщил и простудился. Когда об этом узнал мой учитель, он, встретив меня у знаменитого книжного магазина «Чирагдани» («Факел»), ограничился одной фразой: «Был у нас замечательный историк, Пауль, тоже обливаниями себя тешил и в 49 лет умер».

Но на этот раз Арнольд Степанович меня не убедил, и я даже в зимнем море плавал, моржевал без страха и упрёка. <…>

<…> Но я помню и других великих учёных, которых могу назвать своими учителями. Это в первую очередь Корнелий Кекелидзе — он читал нам курс древнегрузинской литературы, к которой я прикипел душой. Учился профессор Кекелидзе в Духовной семинарии и был однокурсником Сталина, про которого рассказывал, как про знаменитого забияку и любителя поквасить носы. Потом Корнелий Кекелидзе продолжил учёбу в Киеве, был рукоположен в сан священника и первые свои научные труды, изданные до революции, так и подписывал: «Священник Корнелий Кекелидзе». Репрессии его миновали, возможно, благодаря школьным годам, проведённым с Иосифом Джугашвили. <…>»

Потом Володя спросил профессора: «Как оцените вы грузино-дагестанские отношения в длительном историческом контексте?»

«Вражды на глобальном уровне не было. Нельзя отрицать, что были набеги Дагестана на Грузию. Но в одном из интервью я говорил, что преобладали добрососедские отношения, работал механизм взаимодействия культур, что видно из исторических трудов. Хотя изрядная доля негатива присутствовала. В том же интервью «LiveJournal» я говорил: считаю, что мы находились в едином историческом кавказском пространстве. Поэтому, когда говорят, что кавказцы создали своеобразную кавказскую цивилизацию, я в этом не вижу преувеличения. Я не буду сейчас вдаваться в подробности, но многие языковые факты говорят об этом. В плане наших культурных контактов многие интересные вещи выявляются в истории языков. Нас с Грузией связывают, к примеру, названия музыкальных инструментов. Это доказывает древность наших культурных связей. Неспроста же в нагорном Дагестане выявлены надписи на грузинском алфавите. А на средневековых памятниках есть надписи на аварском языке грузинскими буквами. Обратите также внимание и на схожие черты архитектурных сооружений…

Сама жизнь диктовала добрососедские отношения с Грузией. Ведь в противном случае не ездили бы наши дагестанцы в Кахети на заработки, по торговым делам и в других целях. При всех идеологических противоборствах экономика диктовала свои условия. Обратите внимание на путешествие академика Гюльденштедта (конец ХVIII века), он собирал материалы по Дагестану в Грузии. Я поразился его материалам, с какой точностью и полнотой записаны, к примеру, названия лакских сёл. Значит, уже тогда в Кахети бывали дагестанцы не только с пограничных территорий, но и из внутреннего Дагестана. Временами отношения бывали очень хорошими. Вот Тина Маргвелашвили опубликовала несколько документов, где аварский нуцал Уммахан переписывается с Ираклием II; по тексту видно, какое уважительное отношение у них друг к другу. Были и брачные связи с царствующими фамилиями, в том числе и в силу политических интересов. Противостояния же, как, к примеру, у израильтян и палестинцев, у грузин и дагестанцев не было никогда.

Я вспоминаю замечательные дружеские жесты дорогих моему сердцу грузин. Когда я искал энциклопедию «Картули эна» («Грузинский язык»), все развели руками — нет, нет физически. Может быть, только у Зураба Абашидзе, директора «Грузинской энциклопедии». И когда ваш известный дипломат и учёный Зураб Абашидзе узнал об этом, он распорядился извлечь из сейфа чуть ли не последний свободный экземпляр и сам вызвался доставить его. «Этот человек приехал с земли Расула Гамзатова, кунака моего отца Ираклия Абашидзе, и я обязан сам доставить этот дар и передать из рук в руки», — сказал тогда Зураб.

Он присутствовал на пленарном заседании нашего симпозиума и по его окончании торжественно вручил мне этот фолиант. Другой пример: я искал грузино-осетинский и осетинско-грузинский словарь. На банкете сокрушался, что поиски успехом не увенчались. И тут директор Института языкознания Автандил Арабули… исчез. Появился он через час, держа в руках вожделенный словарь».

Эти тбилисские симпозиумы — продолжение форумов, организованных по инициативе того же Арнольда Чикобава и проводившихся с 1965 года в Махачкале; всего было 11 «совещаний» — так назывались эти конференции, с цикличностью раз в два года.

Но вернёмся к аспирантским годам. Этот самый период связан у Исы Халидовича с работой над обнаруженной в Ереване, в Матенадаране, старинной рукописью «Дербент-наме» на лакском языке. В 1960 году Чикобава командировал аспиранта в Ереван для изучения этой находки. Рукопись, её история и языковые особенности были представлены в своё время в научном докладе последнего. На основе этой работы в 2003 г. им была издана книга о старинной рукописи — «Бухсса луттираясса хавар».

А история перевода хроники на лакский язык и дальнейшая его судьба излагается в статье, посвящённой истории хазарского социального термина ТУРУН в Дагестане.

На последней странице рукописи написано на русском языке: «Сия Дербендиада переписана с лекского (sic. — И.А.) подлинника, найденного мною в Кази-Кумухе в июне 1853 г. Она здесь с татарским (т.е. азербайджанским. — И.А.) переводом, сделанным подпоручиком Молла-Абакаром Ихрекским, мирзою командующего войсками в Прикаспийском крае генерал-адъютанта князя Аргутинского-Долгорукого. Якуб-бек Лазарев».

К сожалению, Я. Лазарев не сообщает, у кого он нашёл в Кумухе эту «Дербендиаду» и что из себя представлял «лекский подлинник» — кем, где и когда он был переведён на лакский язык, и имелись ли такие сведения о нём».

Как описывается дальше, найденные Я. Лазаревым в Дагестане раз-личные списки находились в Москве, в Лазаревском институте, в одном из больших центров арменоведения и востоковедения, а в  20-х годах прошлого столетия поступили в Армению, в Матенадаран.

Иса Абдуллаев в своей книге пишет: «Хотя «Дербент-наме» на лакском языке обратил на себя внимание языковедов, которые в своих работах коснулись историко-филологических и языковых особенностей памятника, а Г.Б. Муркелинским был издан и лакский текст рукописи, подробное историко-филологическое и лингвистическое исследование этого старописьменного памятника лакского языка всё ещё предстоит. Предварительное изучение памятника показывает, что он на лакский язык был переведён, видимо, в начале XVIII в. Об этом свидетельствуют некоторые архаичные черты в лексике и морфологии языка памятника, которые уже не прослеживаются в лакском языке в более позднюю эпоху. Язык памятника близок к кумухскому диалекту лакского языка, и перевод этой хроники на лакский язык появился, вероятно, в Кумухе».

Изучение подобного документа, как оказывается, не самое скучное занятие, и профессор Иса Абдуллаев предлагает нам это проверить на примере одного термина из лакского перевода хроники. Дело в том, что каждый из переведённых на дагестанские языки списков имеет собственное прочтение, поскольку они осуществлялись людьми, живущими в различных языковых взаимосвязях. Это становится существенным в тот момент, когда учёный приступает к сравнению различных вариантов перевода. Иса Халидович предоставляет проделать этот эксперимент вместе с ним.

Так вот: откуда в лакском переводе появился социальный термин «турун», переводимый как «вельможа, приближённый правителя»? Как пишет учёный, в современном лакском языке этот термин или его следы отсутствуют, не прослеживаются они и в других дагестанских и кавказских языках.

Это «тёмное», как называет его Иса Халидович, слово для современного лакского языка встречается на первой странице рукописи, в следующем контексте: «Ахир кIиягу акьин ччан бивкIри тIар. Ту-рун-тураяту хъуними, хъинми бувкIри тIар. МаслихIат буври тIар, бав-кьури тIар» — «Наконец, оба (Кубад-шах и хакан. — И.А.) захотели помириться. От турунов прибыли главные и лучшие; пришли к согласию, помирились». А вот как это сказано в азербайджанском переводе: «Ахиру-л-амри икиси бир-бириси илэ маслагьат истадилар. Ики тараф-дан йахши нудамалари гюндаран. Маслагьат айладилар ва йуллашди-лар». — «Наконец, оба друг с другом захотели договориться. С обеих сторон хорошие надимы прибыли. Договорились, помирились».

В качестве соответствия лакскому «турун» Иса Халидович находит в азербайджанском переводе известное во многих восточных языках — персидском, турецком, афганском, узбекском, азербайджанском, татарском, урду, индонезийском — арабское по происхождению слово «надим».

Далее, для более точного выяснения значения слова «турум» автор выявляет соответствующие эквиваленты в других списках «Дербент-наме» на разных языках. «К сожалению, в других списках соответствующей и идентичной приведённой выше фразы на лакском языке, как правило, нет (в версиях М. Алиханова-Аварского, в арабских и даргинском вариантах). Аналогичная по смыслу фраза встретилась лишь в варианте «Дербент-наме» на «смешанном чигатайско-кумыкском языке»: «Ахир икиси йарашлыкъ эйтидилар. Икиси нукарлариндан уллулари ва йахшилари гелдилар. Маслагьат эйтадилар, йарашдилар». — «Наконец, оба пожелали помириться. От нукеров обоих главные и лучшие пришли. Договорились, помирились». (Рукопись относится к 1868–1869 гг. и хранится в Рукописном фонде ИИЯЛ). В данном случае эквивалентом лакскому турун выступает нукер. Монгольское по происхождению слово «нукер» (первоначально «товарищ, друг») встречается во многих языках и в разных значениях: лакей, слуга, дружинник, приближённый (хана, феодала), чиновник и др.».

Чтобы заинтриговать вас, дорогие читатели, я перепрыгну через некоторые описания и предоставлю вам фрагментарные сведения из книги о поисках истоков загадочного слова «турум».

Двуязычная (арабско-лакская) рукопись поэмы «Касыда о плаще» арабского поэта XIII века из египетского селения Бусир Шарифа ад-дина Мухаммеда ибн Саида аль Бусири была найдена в начале 1960-х годов близ селения Гапшима Акушинского района. Как утверждает Иса Халидович, переводчик проявил тонкое знание обоих языков.

Слово «турун» отмечено в двух местах этой рукописи. Слово использовано при переводе 14-го и 56-го стихов поэмы.

Теперь проследим близкие в фонетическом и семантическом отношениях древнерусское турунъ | < || търунъ < турун | «знатный человек у волжских болгар, высший чиновник» и чувашское таран || тарам «князь в Поволжье»…

В русских летописях: Троицкой (нач. XV в.), Симеоновской (кон. XV – нач. XVI в.), Никоновской (XVI в.) — это слово зафиксировано в форме мн. ч. трун-(ове). Под 1230 г. летописи приводят известие: «…а Болгаре в свою роту идоша, Трунова и вся чернь». Значение слова «трунове» Н.М. Карамзин определил как «знатные люди». Следы этой основы очевидны для Исы Халидовича в русских фамилиях Трунов, Трунин, Турунов. Эти фамилии и имена Трун, Турун прослеживаются в различных русских источниках XV–XVII веков.

Вернёмся к нашим хазарам! Косвенным свидетельством существования формы турун служит явно связанное с ним мужское имя Турум, которое носил приближённый кагана, поднявший в 581 году восстание в Тюркском каганате. Сравним также упомянутое А. Бакихановым имя Тулун, или Турун, которое носил «один из татарских владетелей, первым принявший в начале V столетия звание кагана хазарского».

В сочинении «Родословная туркмен» фигурирует Турумчи — внук мифического прародителя тюрков Огуз-хана, а в «Родословном древе тюрков» упомянут живший в XVI веке приближённый хивинского хана Турумчи (из тюркского племени Лайна).

О тудунах (Tudun) аваров сообщают западноевропейские хроники (Анналы Эктарда), в некоторых же хрониках слово передано в верхненемецкой форме зотан (Zotan). Д. Моравчик отмечает, что у европейских аваров был и Тудун-хан.

В Монголии, в найденном памятнике Бильге-кагану (хану Могиляну), 735 год, отмечается форма тудун: tudun jamtar — имя собственное и титул. В.А. Горделевский указывает, что у турецкого персоязычного хрониста XIII века Ибн-Биби упоминается «старотурецкий титул тудун (тудун бехадыр)»…

* * *

Понятно, что нельзя объять необъятное — и Великую степь, и другие ландшафты. Как я и подозревал, этот турум довёл и до эпохи Чингисхана, и до Великой Китайской стены. Одно слово может позвать нас в дорогу за тридевять земель, а потом вернуть в родные горы.

* * *

Перечислю лишь некоторые яркие исследования ученого: «Этимологические гнёзда Дагестана», «Структура и типология тухумных (фамильных) имён дагестанских народов», «О групповых прозваниях и коллективных прозвищах у дагестанцев», «Из истории дагестанских этнонимов лезги и лак».

P. S.
Дорогой Иса Халидович, мне никогда не забыть вашу речь на грузинском языке в парламенте. Не забыть дорогу, которую мы проделали через Крестовый перевал до Тбилиси и дальше в Кахетию, ко дворцу царя Ираклия II (который, правда, нам так и не показали). И как бы ноги вас ни подводили, вы, обращаясь к коллегам, вставали и читали стихи на грузинском, аварском, лакском, персидском и турецком языках. Вспомнился мне день, когда дагестанские студенты с восхищением слушали вас, читающего Назыма Хикмета, Николоза Бараташвили, Махмуда на книжной ярмарке «Тарки-Тау — 2016» в Махачкале. Спасибо за великую образовательную науку, к которой вы притянули и меня. Спасибо за яркую книгу, написанную языком, доступным не только для учёных. Для себя я назвал её «Кавказский дневник».