Художник-воин Магомед Дибиров

Магомед Дибиров появился на дагестанской художественной сцене в конце 90-х, точнее, в 1997 г. как участник конкурсной выставки «Золотой штрих», на следующий год — молодежной выставки «Аламат», сразу заявив о себе как художник с ярко выраженным индивидуальным стилем и независимым взглядом на происходящее в мире. Дибиров противопоставил свою художественную концепцию устоявшимся канонам дагестанской изобразительной школы и даже той ее части, что принято называть авангардом. Причем, как в идейном контенте, так и в эстетическом.

Художник занял свободную в дагестанском ИЗО нишу с остросоциальной злободневной тематикой. На вторую выставку он представил три портрета — Саида Амирова, Магомедали Магомедова и Гаджи Махачева. Полагаю, представлять этих людей не надо: все они в свое время занимали на политическом олимпе Дагестана высокий статус. Но портреты эти, мягко говоря, были нетипичны. Саид Джапарович сидел за столом, покрытом красной скатертью, перед стаканом молока, Магомедали Магомедович под зонтиком гулял по осеннему парку, а Гаджи Нухиевич стоял за углом небоскреба где-то в районе Манхэттена или Чикаго. Выполненные, казалось бы, в реалистической манере, портреты выглядели вполне невинно, но оставляли впечатление какого-то подтекста, ощущение более глубокого смысла, чем это виделось на первый взгляд. 

А потом появились его знаменитые «Балалайка» с чеченскими защитниками у костра, «Противостояние» с девочкой перед тарелкой с чем-то красным и надписью «soup», «Танец пулеметных лент», уподобляющий быстрый ритм лезгинки строчащему пулемету, и множество других не менее выразительных картин. И всегда присутствовал этот второй смысл, подчас не сразу читаемый подтекст. Появились публикации о художнике. Вообще, о Дибирове написано больше, чем о каком-либо другом, не менее талантливом художнике: писали и журналисты, специализирующиеся на культуре, и профессиональные искусствоведы. И это свидетельствовало о живом интересе дагестанского общества к творчеству неординарного художника, а в его лице — к искусству, поднимающему злободневную проблематику. Причем, свидетельствовало об интересе людей, представляющих самую разную социальную среду. Никогда еще на вернисаже публика не была столь неоднородной, как на открытии его последней, уже шестой, персональной выставки «Противостояние»,
прошедшей недавно в Национальном музее, и, особенно, на трех авторских экскурсиях по ней. Никогда зрители так внимательно, буквально ловя каждое слово, не. слушали автора — и это тоже говорит о многом.

Так М. Дибиров вошел в культурное пространство Дагестана — как художник, занимающий четкую гражданскую позицию и не боящийся открыто говорить о больных проблемах родины. Прошло 25 лет, а Магомед Дибиров продолжает держать оборону. Общеизвестно, что каждая переломная эпоха рождает своих героев и поэтов. Они приходят в мир не случайно, а с непростой миссией выразить свое время и его боль. Магомед Дибиров — один из них. Кто же этот удивительный человек, так непохожий ни на кого в дагестанском ИЗО?

Родился Магомед в 1972 г. в г. Хасавюрте в простой горской семье, но его корни — из с. Хури Лакского района. На равнину его бабушка с пятью детьми переехала после того, как раскулачили и репрессировали мужа, который так и не вернулся из сталинских лагерей. Отец Магомеда был младшим. Выживали, как могли. Полагаю, что некая травмированность сознания семейной трагедией преследовала будущего художника с детства. Спасало рисование, тяга к которому у мальчика проявилась очень рано и со временем переросла в одержимость. Рисовал все подряд — и с натуры, и сюжеты из книг, кино, но особенно привлекала историческая тематика: образы рыцарей, Шамиля, его наибов… Однако поступать в Дагестанское художественное училище Магомед не стал, а поехал в Санкт-Петербург, где в 1991 г. окончил художественно-реставрационный лицей.

Как художник и личность Дибиров формировался в период первой чеченской войны, трагедию которой дагестанцы пережили как свою собственную. В силу своей территориальной близости к происходящему в соседней республике Дагестан был практически вовлечен в зону военных событий. Магомед живет в приграничном с Чечней Хасавюрте, и неудивительно, что происходящие там события стали лейтмотивом его раннего творчества. Отголоски чеченской войны слышны в его произведениях до сих пор. И не столько тематически. Именно тогда начал формироваться неповторимый дибировский стиль — лаконичный до минимализма, мужественный, основанный на ассоциативном мышлении и метафоричности, тяготеющий к жестким графическим приемам.

И если в ранний период мы еще встречаем у него живописные картины в традиционном смысле этого слова (та же «Балалайка», «Хаджи-Мурат», «Арест пропагандиста», «Кактус империи»), то позднее его художественная система максимально упрощается. Он начинает использовать минимум выразительных средств с приоритетом линии, четких геометрических форм, структурированной композиции и контрастного цвета без полутонов и живописных нюансов. Да и сам Магомед видит свою первостепенную задачу в лаконизме графического языка и приоритете линии над мазком. Приобретая тем самым повышенную экспрессию и энергетику, его произведения не становятся менее эстетичными. Минимализмом художественных средств и заостренностью идеи картины Дибирова нередко напоминают плакат, но есть и отличие — у Дибирова отсутствует агитация, призыв, он не призывает зрителя к действию, а приглашает к размышлению.

Если же говорить о графике М. Дибирова в ее классическом определении как искусстве черно-белого, то можно смело сказать, что здесь Магомед достиг абсолютного совершенства. Лаконизм образов, острота и ассоциативность мышления, степень обобщения в его рисунках тушью доходят почти до абстрактного выражения. Порой рисунок — это четкая и бескомпромиссная формула, отчеканенная на века, знак, символ, граничащие с каллиграфией.

Тем не менее, все, кто пишет о творчестве М. Дибирова, в первую очередь говорят не о стилистике его работ, а об их содержании, явных и скрытых смыслах. Безусловно, смысл в произведениях этого художника первичен. Но не будь он заключен в столь емкую и безупречную форму, вряд ли бы его картины производили такой эффект. Картина «В рамках самодержавия» состоит из четырех квадратов, заключенных друг в друга: в центре маленький, золотистого цвета — элита общества; чуть больше — черный — опричники-силовики, затем идет красный квадрат — армия, и последний, самый большой — серый, это народ. А тонкая белая полоса между красным и серым означает интеллигенцию. Все ясно, четко, структурировано, и от этого не менее страшно. Или другая работа — «В составе федерации»: в центре монолита кремлевской стены из красных кирпичей один, раздробленный на фрагменты кирпич, выбивающийся из системы. Это Кавказ.

Неординарность мышления автора, его метафоричность поражают. Да, Магомед Дибиров — один из самых загадочных дагестанских художников. Но слово «загадочный» подразумевает некую романтичность, возвышенность восприятия бытия. Ничего подобного мы не встретим у М. Дибирова. Его художественное мышление априори «мужское», брутальное, не терпящее никаких сантиментов, и очень структурированное. Он говорит о том, что сегодня так волнует не только дагестанцев, но и всю Россию: кто мы, куда мы идем, что нас ожидает? В поисках национальной идентичности он обращается к истории Дагестана, к эпохе Кавказской войны, к ментальности и традиционным ценностям дагестанских народов. Часто его герои — исторические деятели прошлого: Шамиль, Хаджи-Мурат, Надир-шах, Сурхай-хан, при этом его ни в коем случае нельзя назвать историческим художником. Он интерпретирует события нашего трагического прошлого через призму сознания современного человека, находясь как бы над схваткой, рефлексируя, но не ностальгируя по этому прошлому.

Магомед обращается к вопросам теологии, к проблемам, порожденным ренессансом ислама в республике, и часто героями его картин являются представители современных течений мусульманской религии, но он отнюдь не религиозный художник. И будучи сам верующим, не сужает свое сознание творческого человека рамками «дозволенного» конфессией.

Магомед создает портреты современных политических деятелей, среди которых Муху Алиев, Рамазан Абдулатипов, Рамзан Кадыров и др. Часто они изображаются в аллегорической форме: в образе героев прошлого, царей, римских императоров, гладиатора, испанского идальго, но при всей внешней комплиментарности в портретах нередко присутствует ирония и даже сарказм. За политический подтекст и эту «комплиментарность» Дибирова порой обвиняют в конъюнктуре, но он считает себя художником не политическим, а социальным. Да и злободневность в искусстве и конъюнктура — вещи отнюдь не тождественные.

Дибиров не боится поднимать актуальные, нередко болезненные вопросы нашего времени. Часто это тема противостояния Востока и Запада, интеграции мусульманской цивилизации в западный мир («Служба безопасности», «Новый Аполло», «Страх отважного мюрида»). Как сохранить восточному человеку, кавказцу свою идентичность, свое неповторимое лицо? И что такое национальная идентичность в наше время? Однозначного ответа на эти вопросы нет. Но художник Дибиров заставляет задуматься зрителя уже самой постановкой вопроса. Нередко его персонажи изображены со спины, часто мы не видим их лиц, скрытых за мусульманским никабом или маской силовика, нередко они изображены абсолютно одинаковыми («Нью-зикр», «В Багдаде все спокойно», «Зачистка»), и эта унификация, обезличенность человека в современном мире, потеря индивидуальности ведут к манипулированию его сознанием, а значит, к отлучению от Бога.

Магомед Дибиров — художник-воин. Но поле его битвы — именно сознание современного человека, порабощенного пропагандистскими клише, традиционными догмами, пробуждающими в человеке хтоническое начало — культ силы, агрессию, фанатизм… Он сражается с силами преисподней, химерами и демонами, захватившими современный мир. Доступными ему средствами он воплощает тезис Ницше о культуре как «тонкой яблочной кожуре над раскаленной лавой».

Вернувшись в Дагестан и состоявшись как профессионал, Дибиров так и не вступил в Союз художников. Он лишен стремления как-то засветиться, куда-то выдвинуться, но его знают и ценят во всем северокавказском регионе, и популярность его растет. Да, он имеет звания заслуженного и народного художника Дагестана (кстати, по представлению родного Хасавюрта), но это не сделало Дибирова самодовольным и пресыщенным. Главное в его жизни — работа. У него нет предшественников и нет последователей. И это придает его творчеству некий оттенок избранности. И даже элитарности.

Первая статья о Магомеде Дибирове, написанная журналисткой З. Магомедовой в 1999 г. в «Новом деле», до сих пор не потеряла своей актуальности. Она заканчивалась словами: «Самый взыскательный арбитр — время. Подождем». Прошло 24 года. Магомед Дибиров выдержал испытание временем и звание «зеркала новейшей дагестанской истории».

                                                                   Фото Гаджикурбана Расулова