Чоцх

Большое окружное селение Ацхты расположено возле впадения Ацхтычая в Самарчай. Лишь на самом мысе, на голом каменном утесе еще возвышалась крепость, в которой обитало около полутораста солдат со своим начальством.

Крохотные глинобитные мазанки большого аула, точно ласточкины гнезда, налеплены друг над другом и лезут вверх по стенам утесов, причем крыши нижних саклей служат дворами для верхних. Лезгинки с медными кувшинами на голове, как это исстари заведено на Востоке, носят воду из реки вверх по узеньким тропинкам. По тем же отвесным тропинкам карабкаются вверх и спускаются вниз привычные к этому коровы.

Все равнинные места разделены на маленькие участки, и каждый такой участок-огородик обнесен высоким каменным забором с насаженным поверху терновником. Вода для орошения огородиков проведена сюда по откосам гор издалека, с верховьев реки, и специальные надсмотрщики — чауши — следят, чтобы канал все время был в порядке, и каждый по очереди получил бы необходимое количество воды.

Самый большой участок с маленькой глинобитной хибаркой принадлежал школе. Его несколько лет тому назад завещал какой-то прежний окружной врач. Однако до сих пор не удалось изыскать средств для постройки школьного здания. Душеприказчиком завещателя и заведующим участком считался теперешний окружной врач Давидьянц. Он пустил в мазанку на жительство старика Чоцха, самого старого человека в ауле. По наблюдениям Давидьянца, Чоцху было около 120 лет.

Вторым старейшим человеком в ауле считался нукер Саид. Он занимал должность старшего надзирателя и целые дни проводил в прихожей начальника округа. Сам себя он именовал адъютантом начальника округа. Ему было около 90 лет.

Свои обязанности — докладывать начальнику округа фамилии посетителей и вызывать нужных ему людей — Саид считал почетнейшим делом и никогда не передоверял этого другим нукерам. В начищенных до блеска мягких лезгинских сапогах с надетыми поверх них твердыми чувяками, в белой длинной черкеске, с кинжалом и накинутым на плечи красным башлыком, он выглядел намного моложе, чем был на самом деле. Свою седую бороду он усердно перекрашивал в темно-рыжий цвет, а большую белую папаху носил заломленной на самый затылок.

Всех его сыновей царское правительство послало в школы, выучило, и они теперь занимали в других местах России различные государственные должности. И если они, приезжая навестить его, приходили к начальнику округа в гости, то и тогда нукер Саид докладывал о них начальнику и сам ни за что не соглашался сесть за стол начальника округа.

— Чоцх саол, чоцх саол! — отвечал он на приглашение и, указывая на скамейку в прихожей, с гордостью заявлял: — Мое место вот здесь! Тут я и умру!

И меня нукер Саид иногда вызывал к начальнику округа, каждый раз с гордостью показывал простреленную кисть левой руки и рассказывал, что это ему прострелили сами лезгины пятьдесят лет тому назад, когда он скакал в Дербент с секретным пакетом коменданта крепости, чтобы войска поспешили на помощь, так как отряды повстанцев обложили крепость со всех сторон. Начальник округа мне позднее подтвердил, что действительно нукер Саид тогда спас крепость, за что царское правительство и дало всем его сыновьям образование.

Как-то мы с врачом Давидьянцем договорились совместно осмотреть школьный участок и там же обсудить, в каком месте, с появлением средств, лучше всего строить школу.

Старый Чоцх сидел возле хибарки и, греясь на солнышке, перебирал четки. Эта каменная скамья, видимо, употреблялась для сидения многими поколениями, так как была отшлифована до блеска. Чувяки свои Чоцх положил рядом на землю, а ноги подтянул на скамью под свою длинную, рыжую шубу с невероятно длинными и поэтому не употребляемыми рукавами: шуба была просто наброшена на плечи. Его длинная, белоснежная борода низко свешивалась на грудь, а лохматая черная папаха была глубоко надвинута на лоб.

Чоцх, увидев нас, хотел встать, и уже начал разыскивать свои чувяки. Но врач быстро уселся рядом с ним и протянул ему руку. Чоцх пожал ее, потом отпустил, а свою руку приложил ко лбу, глазам и груди. Врач заговорил с ним на местном языке. В кратких ответах Чоцха я сумел уловить только те слова, которые уже знал, как то: якши, яман, чоцх (хорошо, плохо, очень). Я понял: врач рассказывает обо мне, что я здешний учитель, и зачем мы пришли, так как Чоцх стал внимательно рассматривать меня своими черными, еще по-молодому блестевшими глазами. Затем он велел спросить, нравится ли мне здесь. Я ответил, что нравится.

— Чоцх якши, чоцх якши! — обрадовался он, кивая головой.

Я попросил врача спросить у старика, сколько ему лет.

— Чоцх, чоцх, чоцх! — повторил он несколько раз.

Заглянул в его хибарку. В самой глубине виднелась голая лавка, рядом на стене — полочка с медной миской, и у дверей в углу — обычный восточный глиняный с длинным носиком кувшин для воды. Когда мы уходили, Чоцх проводил нас до ворот участка, подал каждому по очереди руку, притом опять свои пальцы каждый раз прикладывал ко лбу, губам и груди. Он остался стоять у ворот со своими длинными, свисающими почти до земли рукавами шубы.

— На какие средства он живет? — спросил я врача, когда мы вышли на дорогу.

— Ему почти каждый лезгин из своих крох чего-нибудь уделяет, — объяснил врач. — Он не здешний, он сослан сюда в прежние годы для отбытия наказания, да так и остался. Его настоящее имя мулла Седредин, но поскольку он уже не помнит своих лет и на все вопросы, в большинстве случаев, отвечает словом «чоцх», то его и прозвали старым Чоцхом. Все лезгины очень уважают его и частенько с ребятишками присылают ему что-нибудь.

Перед самой весной начальник округа сообщил мне, что затребованную нами на строительство новой школы сумму власти отпустили. Через несколько дней мы отправились на школьный участок целой гурьбой: начальник округа как председатель суда, два выборных заседателя суда, секретарь, врач как душеприказчик и мы оба с местным муллой как учителя. Как обычно, начальника округа сопровождал нукер Саид, ни на шаг не отступая от него, а за ним еще два нукера.

Старый Чоцх опять сидел на каменной скамье с четками в руках и грелся на солнышке. Увидев начальника округа, он быстро встал и молча замер возле скамьи. Мы все прошли мимо него вглубь участка, где предполагалась постройка здания школы.

Здесь врач Давидьянц вручил начальнику округа завещание, тот передал бумагу секретарю и велел прочитать. После нескольких слов начальника округа переводчик разъяснил судебным заседателям цель нашего прихода и спросил, согласны ли они с выбранным местом. Затем начальник округа приказал секретарю составить обо всем соответствующий акт и потом дать всем, ныне присутствующим, подписать его.

На этом церемония закончилась.

Чоцх все еще стоял возле дверей хибарки и угрюмо смотрел на нас. Врач немного поотстал, очевидно выжидая, когда начальник округа пройдет мимо, и Чоцх снова опустится на скамью, чтобы подойти и поздороваться с ним.

Однако начальник округа неожиданно заявил:

— Надо взглянуть, как тут живет старый Чоцх, — и круто повернул к хибарке.

Нукер Саид ловко заскочил вперед, чтобы отворить начальнику дверь. Начальник заглянул в полутемную каморку и сделал шаг внутрь. Саид, чтобы дать больше света, оттолкнул дверь пошире.

В этот момент старый Чоцх громко отхаркнулся и плюнул прямо в лицо Саиду. А в следующий миг кинжал Саида уже был в животе Чоцха. Как плевок, так и удар кинжалом были для всех нас столь неожиданны, что мы пришли в себя только тогда, когда Чоцх уже замертво лежал возле скамьи, а Саид дрожащей, окровавленной рукой вытирал с лица и рыжей бороды белую слюну.

Врач кинулся к Чоцху, уложил его поудобней и распахнул полы шубы. Под шубой оказалась только рубаха, живот Чоцха был широко распорот, тут же рядом валялся кинжал.

Первым опомнился начальник округа и спросил врача:

— Ну как, останется жив?

— При таком ранении не может быть никакой надежды, — твердо сказал врач.

Начальник округа подозвал обоих нукеров и сказал, указывая на Саида:

— Ведите его в правление округа!

Переводчику он приказал остаться возле раненого и помогать врачу, пока не пришлет нукеров.

Меня этот случай сильно взволновал. Я весь вечер просидел у врача. Пришли оба судебных заседателя и попросили врача написать справку, чтобы можно было по обычаю лезгин похоронить покойника завтра. Получив справку, оба сразу же удалились.

Я никак не мог успокоиться и понять, чем было вызвано столь тяжелое и неожиданное оскорбление со стороны Чоцха и почему столь зверски расправился с ним Саид.

— Вот поживете здесь подольше, тогда многое поймете, чего еще сейчас не понимаете. Молчаливая ненависть и презрение к нукеру Саиду тлеют среди горцев уже все пятьдесят лет, с тех пор как он выступил как предатель своего народа. Всем другим седобородым старикам лезгины обычно добавляют к имени почетное звание «мулла», но он все еще только нукер Саид! Мне никогда еще не приходилось слышать, чтобы его кто-нибудь назвал муллой Саидом. И его сыновья знают, какая у отца на родине слава, поэтому ни один из них не остался здесь, в Дагестане, а все служат где-нибудь в России. Сюда они приезжают редко, только на несколько дней, да и то почти всегда проводят время или у начальника округа, или в крепости у офицеров.

На другой день я в школе был один. Напрасно ждал я школьников и муллу. Они не явились, так как ушли на похороны. Весь аул провожал старого Чоцха, который большую часть своей жизни прожил и прокормился здесь, хотя ему не было выделено ни одного участка и нигде у него ничего не росло.

Нукера Саида надо было судить как убийцу, пролившего кровь из-за мести. Но он не дожил до суда. Как-то утром его нашли в арестантской застреленным. Стрелявший подкрался к узенькому окошку в задней стене тюрьмы и застрелил Саида в тот момент, когда он собирался закурить. Курение, в виде особой привилегии, начальник округа разрешил ему — как старому, заслуженному человеку. И именно последняя вспышка спички оказалась для него роковой. Наутро нашли его уже окоченевшего, но ни один из стороживших нукеров ни до ни после полуночи не слышал ни малейшего шума в арестантской.

В тот же день устроили похороны. Кроме обеих жен, покойника еще пришли проводить только начальник округа с работниками управления, суда и нукерами. Даже вечно любопытные ребятишки и те на этот раз отсутствовали.

Начальник округа долго допрашивал всех подозреваемых лиц и применял всяческие репрессии к тем четырем нукерам обеих смен, которые в ту ночь стояли у тюрьмы сторожами, однако так и не нашел стрелявшего.