«Спасибо, что живы остались»

Мой дед Исай Львович Меламедов никогда не рассказывал мне о войне. Все попытки завести разговор на эту тему пресекал сразу.

— О войне, — говорил он, — надо знать только одно. Хуже неё на свете ничего нет. И на этом закончим.

— Ну хоть пулю дай пощупать, — просил я (в мои шесть-семь лет пуля, застрявшая в дедовом плече, казалась мне символом его избранности).

— Ну, щупай, — улыбался дед, протягивая руку.

От родителей я знал, что дед ушёл на фронт 23 июня 1941 года. На второй день войны утром пошёл в военкомат, а уже вечером ехал в Орджоникидзе, где формировалась его дивизия. Командовал пулеметной ротой, воевал под Сталинградом, где был ранен и несколько месяцев лежал в госпиталях. Вернувшись на фронт, дошел до Болгарии, где до 1947 года был заместителем коменданта города. Название города забыл, а спросить уже не у кого.

Кстати, о Болгарии дед рассказывал охотно. Улыбаясь, вспоминал «братушек», которые не только подкармливали советских солдат, но и регулярно снабжали их домашним вином и табаком. Когда в продаже появились первые болгарские сигареты, дед накупил множество разных пачек и устроил «дегустацию». А потом сильно расстроился: «Намешали всякой гадости, — сокрушался он, — это совсем не болгарский табак, я его вкус до сих пор помню».

…Однажды, мне тогда было лет восемь, в нашу квартиру на Краснофлотской постучали. Дома на тот момент были только мы с дедом. Я открыл дверь и испугался. Сильно испугался, потому что на пороге стоял страшный человек. На его лице не было кожи, только красные бугры чудовищного ожога. У него не было бровей и ресниц, выделялись только глаза и зубы. Наверное, он улыбался, но это я понял уже потом, а в тот момент, помню, что сильно запаниковал, не зная, как себя повести.

— Дедушка дома? — услышал я вопрос и обрадовался, сразу вспомнив, что дома не один.

— Дедушка! — громко закричал я.

Он появился очень быстро, очевидно, по моему испуганному голосу понял, что происходит что-то необычное.

— Исай, — обрадованно произнес мужчина и шагнул к деду. — Ну, здравствуй, я, — он назвал свое имя — Николай — и фамилию, которую я не запомнил.

— А это, — он ткнул себя пальцем в лицо, — подарки войны. Из-за которых меня никто теперь не узнает.

Дед охнул, шагнул к нему навстречу и обнял. Потом залез в карман, достал деньги и протянул мне.

— Беги в магазин, скажешь тете Вале, что я послал тебя. Купи бутылку водки и себе каких-нибудь конфет. За водкой меня еще никогда не посылали, поэтому я бежал в магазин, как на крыльях. И обратно тоже, не забывая угощаться из бумажного кулька с «подушечками» (кроме них в магазине были только «морские камешки», но эти конфеты я не очень любил).

Когда я вернулся, дед посыпал селедку луком, а гость резал хлеб.

— Иди погуляй, — сказал мне дед, а мы с Колей посидим немного.

Я послушно развернулся, но гулять, конечно, не пошёл. Вместо этого шмыгнул в наш палисадник, забрался на окно и через форточку залез в спальню — догадался, что дед со своим старым знакомым будут говорить о войне. И понял, что у меня впервые появился шанс услышать о героических подвигах своего деда. (В том, что он у меня герой, я не сомневался. Не зря же у него в руке имелась настоящая пуля).

К тому времени, когда я подполз к двери и лег щекой на пол, чтобы через щель было лучше слышно, гость уже заканчивал свой рассказ.

— Ну а потом Курская дуга. За один день я сменил три танка. Два подбили, но мне повезло — ни царапины, только в ушах непрерывный звон. Ну а третий танк загорелся, и я вместе с ним. Вытащили пехотинцы. Думали, что мертвый, но потом я застонал, и они меня в госпиталь доставили. На этом моя война закончилась. А ты как? Слышал, под Сталинградом воевал. Как там было?

— Паршиво, — ответил дед. — За два месяца боев от дивизии осталось чуть больше сорока человек. Держали оборону на окраине города. Спереди, сзади, слева, справа — немцы. Полное окружение. Оружия полно, патронов тоже, а вот еды не было совсем. Я, когда мы с тобой уходили на фронт, весил семьдесят килограммов. А когда в госпитале взвесили, оказалось, что мой вес всего 42 килограмма. И ни одного зуба во рту — цинга. При этом я был не самым худым в нашей беззубой инвалидной команде.

Нам еще повезло, что соседняя дивизия решила спрямить фланги и начала штурмовать немецкие траншеи за нашей спиной. Мы тогда подумали, что лучше умереть от пули, чем загнуться от голода, и рванули к ним на соединение. Бежали в атаку, а нас шатало как пьяных. Самое смешное, что половина из нас остались в живых. Я, правда, момент соединения со своими не запомнил — метров за двадцать до немецкой траншеи наступил на мину, и мне оторвало часть стопы. Теперь у меня одна нога на пять размеров меньше другой, приходится в обувь вату набивать. И в руку меня ранило тогда же, до сих пор пулю эту с собой ношу.

В госпиталь (он был за Уралом) добирались недели две, через половину страны. Лечили меня два месяца, да толку от этого не было. Раны не заживали, силы не прибавлялись. Врачи говорили, что резервы у моего организма в Сталинграде закончились. В итоге главный врач (у него жена была из Махачкалы) решил меня направить в Азербайджан, в санаторий для ленинградских дистрофиков. Как оказалось, был такой, его какой-то наш гениальный врач создал. Уже там я узнал, что на его счету чуть ли не тысячи спасенных жизней.

Кстати, когда меня туда перевозили, поезд шел через Махачкалу. И я часа четыре на вокзале нашем находился. До родной Краснофлотской пятнадцать минут пешком, а я даже не мог встать, попросить кого-нибудь передать жене, что жив и рядом.

Методика лечения в санатории, куда я попал, была простая, но работала безупречно. Утром на завтрак нам давали жирную и соленую селедку и совсем не давали пить. А потом нас выводили или, как меня, вывозили в инвалидном кресле на виноградные плантации. Собственно, санаторий этот раньше был виноградарским совхозом, в котором выращивали самые сладкие сорта винограда.

Чтобы утолить постоянную жажду (на обед нас тоже ждала селедка), мы ели этот виноград пригоршнями. И никак не могли напиться. Самое смешное, через пару недель такого «лечения» мои раны наконец начали потихоньку заживать. Я начал поправляться, откуда-то появились силы. А вместе с ними и желание жить. Потом выписка, медкомиссия. Из-за ноги хотели комиссовать, но я снова попросился на фронт. Пошли навстречу. Назначили меня командовать саперной частью, я же по профессии строитель. Дошел до Болгарии и еще два года после войны служил там. Вот собственно и все.

— За Сталинград вас хоть наградили?

— Шутишь? До той последней атаки нас, офицеров, было трое. После неё выжил я один. Так что наградные документы оформлять было некому. Уже потом, на фронте, меня догнала медаль «За оборону Сталинграда». Да разве в наградах дело?! Спасибо, что живы остались.

— И то верно. Давай за то, чтобы больше нам через это пройти не пришлось.

— И детям нашим тоже.

— И внукам.

—Да. И внукам. Ты закусывай, а то не ешь совсем. Закусывай, дорогой.

Фото из архива автора