Сергей Екимов — композитор, дирижер и педагог

Яркий представитель петербургской композиторской школы, известный композитор, дирижёр и хормейстер, лауреат престижных премий в области культуры и искусства Сергей Викторович Екимов написал хоровые произведения для проектов по поэзии Серебряного века (спектакль-концерт «Я вернулся в мой город») и по творчеству Расула Гамзатова (музыкально-драматический концерт «О тебе я думаю»), инициатором и автором которых выступила дирижёр из Дагестана Эмилия Шихрагимова.

Эти проекты получили грант Президентского фонда культурных инициатив и грант Правительства Российской Федерации. Они с большим успехом прошли в городах Северного Кавказа и за его пределами.

Эмилия Шихрагимова специально для журнала «Дагестан» побеседовала с Сергеем Викторовичем, чтобы узнать о тонкостях создания уникальной музыкальной составляющей проектов, о вдохновении и творческом пути.

— Сергей Викторович, в вашем творчестве очень много произведений, написанных на стихи поэтов Серебряного века: Ахматовой, Гумилева, Цветаевой и Пастернака. С чем связано такое особое отношение к этому периоду в истории российской культуры?

— Для меня, еще с молодости, при создании музыкальных произведений в приоритете всегда была поэзия. Меня интересовали любовь, смерть и все «черные» стороны жизни. С возрастом творчество, конечно, стало немного светлее, но раньше меня волновали только эти темы. Поэтому мое самое первое по большому счету сочинение, помимо «Кенгуру» на слова Гумилева, про которое я сразу забыл, как написал, — это «Концерт Лорки». Там есть такая аллегория: «От любви цветы умирают». У меня там были такие вертикали и перегруженная фактура, что никто это петь не стал. Еще мой педагог, гениальный композитор Юрий Фалик всегда говорил, когда я приносил ему свои ранние опусы: «Сережа, пиши проще, тебя будут больше исполнять». В юности же хочется сделать наоборот, поэтому я думал: буду писать так, как пишу. В итоге из того времени остались только «Африканская ночь», «Сегодня ты придешь», «Кенгуру» и «Серенада» на стихи Гумилева. Позже я написал четыре канцоны на его стихи, из которых тоже только одна исполнялась, остальные были слишком сложными.

Далее я обратился к Ахматовой, и когда готовилась премьера со Светланой Крючковой, я пришел к ней домой, она села напротив меня и сказала: «Ну, давай репетировать, я буду читать, а ты петь». И вот она начинает откидываться в кресле и читать: «Сжала руки под темной вуалью…». Я был в полном недоумении, мы с ней весь концерт за 25 минут прочитали. Вот я заканчиваю, идет «Последнее посвящение», а она спрашивает у меня: «Молодой человек, а вам сколько лет?» Я отвечаю, что почти тридцать пять, а она мне: «У вас в жизни все так плохо?».

Действительно, тот период в моей жизни был созвучен ахматовской поэзии, поэтому это отразилось и в хоровом концерте, который я написал на одном дыхании. Премьера состоялась на моё тридцатипятилетие, и чтецом была именно великолепная Светлана Крючкова.

Признаюсь, что изначально я хотел видеть в роли чтеца Алису Бруновну Фрейндлих, даже постарался с ней связаться. Увы, оказалось, что она совершенно не любит читать Ахматову. Именно она посоветовала обратиться к Светлане Крючковой.

Стиль Крючковой несколько отрешенный, монотонный, даже слегка однообразный. Я же это изначально видел иначе, но однажды услышал по радио как кто-то таким же монотонным голосом читал стихотворения Ахматовой, после чего диктор сказал: «Прозвучали стихи Анны Ахматовой в исполнении автора». И тогда я понял, что Крючкова специально заимствует манеру чтения поэтессы, примеряя её образ на себя.

— Этот концерт произвел на меня большое впечатление, как и цикл на стихи Цветаевой. В наш спектакль «Я вернулся в мой город…» по поэзии Серебряного века вошли несколько номеров из ахматовского концерта и хорового цикла Цветаевой. Была очень красивая сцена: две актрисы-поэтессы читали Ахматову и Цветаеву. Между их диалогом звучит «Пало прениже волн» Ахматовой. Скажите, а есть ли какая-то предыстория у цветаевского цикла?

— Был у нас в Петербурге вокальный ансамбль «Невский стиль». Им руководил Сергей Шишкин, который однажды попросил написать цикл для его вокалистов, в частности, для первого сопрано, которая обладала хорошим, хрустальным таким голосом. Долго думать, чьи стихи составят этот цикл не пришлось — Цветаева его любимая поэтесса. Так и появился цикл из шести частей, многие из которых никто не знает. Так и лежат несколько частей в рукописи, а цикл целиком исполнялся лишь дважды.

Из тех частей цветаевского цикла, которые не опубликованы, первый – «Танго», второй – «Петербургский вальс» в стиле Прокофьева для меццо-сопрано и аккомпанирующего хора, и «Колыбельная», где начинают меццо-сопрано, женское трио и мужской хор. Три части, из которых состоит цикл, – это «Пало прениже волн», «Благословенна» и «Рождественская дама». Из этого цикла и вырос триптих. Кстати, «Пало прениже волн» — самый часто звучащий хор.

— Я заметила особенность — чаще всего на стихи Серебряного века пишут именно петербургские композиторы. Связано это с самими текстами, с атмосферой? Или же с тем, что Санкт-Петербург – это то самое место, в котором рождался Серебряный век?

— Я думаю, что все это имеет значение. Здесь жили и Гумилев, и Цветаева, и Мандельштам. В продолжение темы: мой будущий проект — музыка к фильму про Ахматову и Гумилева.

Будети вокальная, и камерно-инструментальная музыка. Думаю, что войдут некоторые мои уже написанные сочинения, например, «Вокализ» в переложении для виолончели с фортепиано, несколько отдельных романсов, написанных на тексты Николая Гумилева и Анны Ахматовой. В общем, это интересная работа.

— Сергей Викторович, два года назад вы написали хоровое произведение на стихи Расула Гамзатова «Исчезли солнечные дни» для нашего первого проекта «О тебе я думаю». Наверное, для вас это было неожиданно, даже в какой-то мере рискованно писать на такой известный текст. Ведь все знают популярную эстрадную песню на эти строки. Идея обратиться именно к этому тексту Гамзатова принадлежит режиссеру нашей постановки Дмитрию Павлову. Признаюсь, у меня было немного скептическое отношение, казалось, не может ничего другого произойти с этим текстом. Но когда появилось хоровое произведение с названием «Бесценная моя», я совершенно по-другому взглянула на эти строки. Они стали более философскими, глубокими и искренними. Зрителей новая интерпретация известного произведения поразила невероятно. Что вы можете рассказать об этом опыте?

— Это произведение появилось быстро, но до этого я два месяца к нему подступался. На самом деле я много раз начинал работу, но в голове у меня звучал Раймонд Паулс. Это был поистине хит восьмидесятых, визитная карточка Валерия Леонтьева – до тех пор, пока не появился «Дельтаплан». Потом я всё-таки заставил себя отойти от этой мелодии, зацепился за идею написать для виолончели, что мне и помогло. Я постарался сделать прозрачную фактуру, ведь, как мы уже говорили, чем проще пишешь, тем больше будут исполнять. Позже я написал два других номера, а также версию для баяна. Сейчас это произведение существует в двух вариантах — для хора в сопровождении виолончели и для хора в сопровождении баяна.

— Как появилась версия с баяном? Почему именно баян? Мне ближе версия с виолончелью, она как-то интимнее звучит, благородно.

— Да, мне тоже она нравится больше. Но чаще играют именно с баяном. Всё зависит от исполнения и регистровки: к примеру, Гуревич (Юрий Ефимович Гуревич — заслуженный деятель искусств Российской Федерации, видный деятель баянно-аккордеонного искусства, солист, ансамблист и дирижёр, профессор, ректор Нижегородской государственной консерватории им. М.И. Глинки. – Ред.) нашёл какие-то красивые тембры, и баян у него звучал как орган.

— Я так понимаю, этот цикл сейчас один из исполняемых? Так здорово, что благодаря нашему гамзатовскому проекту в хоровом искусстве появилось еще одно удивительно красивое произведение.

— Да. На самом деле мне грех жаловаться, всё же я один из самых исполняемых композиторов на сегодняшний день. Всё это благодаря и студенческим хоровым коллективам, и творческим встречам. В прошлом году удалось провести 22 авторских вечера по всей стране.

Надо отметить, что гамзатовский цикл очень быстро пошел в народ: пели и в Тюмени, и в Сыктывкаре, и в Саратове, и в Гнесинской академии в Москве.

— Вы чаще пишете для конкретного коллектива? Насколько важна связь с исполнителями?

— Если это заказ, то я не знаю коллектив вообще, как в случае с заказом на слова Гамзатова. Заказ есть заказ, я его выполняю. Другая история, когда просят знакомые мне исполнители. Тогда я сам ищу стихотворения, вдохновляюсь, пишу. Выбираю, кому посвятить – это не всегда первые исполнители, петь может кто угодно. Например, «Музыку стихов» я посвятил Санкт-Петербургскому музыкальному лицею, а первое исполнение было у Ларисы Яруцкой с «Перезвонами».

— Сергей Викторович, вы часто бываете в творческих командировках, объездили всю страну, вы главный гость различных хоровых фестивалей, конкурсов. С какими регионами чаще всего приходится взаимодействовать в творческом плане, есть ли среди них регионы Кавказа?

— Удивительно, но я никогда не был ни в Дагестане, ни в Кабардино-Балкарии, ни в Чечне. Эти республики мне малоизвестны, наверное, потому, что у меня не было друзей и знакомых там. Ведь чаще всего коммуникация происходит следующим образом: познакомились мы, к примеру, в жюри, а потом меня приглашают в свои города.

У меня очень хорошие отношения с проректором Магнитогорской консерватории Евгенией Кравченко, недавно она предложила мне провести концерты в Уфе и Челябинске, а я там никогда не был. Вот ещё: благодаря концерту на слова Г. Нарекаци, появилась в моей жизни Армения. Недавно и в Беларуси побывал — позвали принимать государственные экзамены, а затем я послушал, как хор исполняет гамзатовский цикл с баяном. Я, конечно, очень рад, когда случается такая счастливая судьба у произведений.

— Сергей Викторович, в завершении нашей беседы хочу задать еще один вопрос. Если бы пришлось выбрать только одну роль — композитора или дирижера, что бы вы предпочли и почему?

— Наверное, это самый часто задаваемый мне вопрос, на который я всегда отвечаю, что для меня это как две руки, левая и правая. И если я долго не работаю со студентами или не дирижирую хором, то я начинаю испытывать голод, мне хочется снова преподавать, продирижировать какую-нибудь программу. А когда я очень много преподаю, работаю со студентами или делаю большие дирижерские программы, то хочется с головой погрузиться в процесс сочинения новой музыки или сделать новые аранжировки. Поэтому для меня это такие подпитывающие друг друга составляющие, которые, наверное, – не могу их разделить. В разное время моей жизни что-то, безусловно, превалировало. Например, когда только начинал работать, я больше писал музыку, потом меня поглотила большая работа с женским хором Музыкального училища имени Н. А. Римского-Корсакова – на двадцать два года жизни! Композиторское творчество в тот период в определённой степени ушло на второй план. Потом я начал преподавать: в Институте культуры, в университете Герцена и, конечно, в консерватории. И композиторского творчества вновь стало больше.

Я с огромной радостью чередую в своем «распорядке» эти профессии – композитора, дирижера и педагога.