Сарыяр-наме. Автобиографические фрагменты

Берега бывают разные, но мой берег единственный, он скалистый

Через несколько часов с восходом солнца почтовый поезд Ростов — Баку прибудет в Порт-Петровск. В вагоне третьего класса семья Аскановых и другие пассажиры спали глубоким сном. Как и в прошлую ночь, Нохбек и Мейрам-ханум с годовалым малышом занимали нижние длинные места, Сафи и Сари с братиком Булатом расположились на средних полках. Булат в последнюю ночь переезда томился думами и воспоминаниями, не мог успокоиться, что едет не днём, а ночью по родной дагестанской земле.

В вагоне догорали две свечи в двух фонарях, закреплённых над входными дверями, они тускло освещали полутёмный длинный проход. За узким окном вагона было очень темно, земля и небо слились в кромешном мраке, казалось, что поезд идёт не по земле, а в чёрной дыре космоса: не было видно ни звёзд, ни огня. Иногда, довольно редко проплывёт мимо окна оранжевый огонёк фонаря неизвестного разъезда.

Булат, лёжа на правом боку и глядя в окно, досадовал, что лишён возможности видеть из-за темноты легендарные реки — Сунжа, Терек и Сулак, чудесно воспетые классиками русской литературы и искусства; хотелось ему видеть предгорье от Грозного до утюгообразной Таркинской горы, расположенной у самого Каспийского моря, и город Порт-Петровск между ними. <…> Далее от Порт-Петровска до Дербента предгорье то сближалось с высоким берегом у моря, то убегало за несколько вёрст. Булат знал, что Кавказское предгорье и приморье было в историческом прошлом проходным регионом для многих евроазиатских народов и царств, на котором с древнейших времён вели они между собой торговлю и нескончаемые войны, в особенности под стенами и башнями жёлто-каменного укреплённого города Дербента <…>

Ещё в Новороссийске, в школьной библиотеке Булату дали почитать пять небольших книжек с очерками исторического прошлого под общим названием «Покорённый Кавказ», изданных как приложение к журналу «Родина» А. А. Каспари в 1904 году. Книжки эти с многочисленными иллюстрациями и репродукциями произвели на него незабываемое впечатление, Булат был потрясён, что так мало знает о родном крае. У него создалось впечатление, что в семье не увлекались историческим прошлым Дагестана и Кавказа; что-то знали, конечно, о Шамиле, Хаджи-Мурате, Ермолове, Аргутинском-Долгорукове, знали, что была война горцев с русскими, было восстание в 1877–1878 годах против порядков и самоуправства колониальной администрации. В этих событиях участвовал дед Булата, но отец его, Нухбек, почему-то не говорил о том, что произошло в прошлом и позапрошлом столетиях. Если что и знал Булат, то это о революционерах, боровшихся с царём и буржуями. Знал, что папин брат Гамзат, мамин брат Гасан, халу Кази-Магомед и халу Али-Мирза — неустрашимые революционеры, что отец и мать за связь с ними были высланы из Дагестана. Знал он, как и все в семье, что рабочий класс — это пролетарий, что у рабочих есть свой гимн «Марсельеза», что этот класс очень страшен для буржуев, что царь и губернаторы очень сильные, у них есть солдаты и городовые, пушки и пулемёты, тюрьмы и Сибирь. <…>

Увлечение Булата прошлым Дагестана с годами усилилось, в школьных и городских библиотеках Баталпашинска, Невинномысска, Армавира он находил всё больше литературы о Кавказе, в которой широко представлены многие стороны кавказской и дагестанской действительности, а также произведения Лермонтова, Пушкина, Толстого, Бестужева-Марлинского, Мордовцева и других русских литературных деятелей, многочисленные произведения русских художников.

Все они раскрыли в невиданном масштабе величие и красоту Кавказа, великолепие самобытной цивилизации, и Булат стал лучше представлять сложившиеся в девятнадцатом веке сложные отношения между феодально-крепостническим царизмом и клерикально-светским имаматом в период так называемого движения мюридизма. В этом ему помогали и собственные впечатления о касумкентских ханах и беках: последний хан Хан-Дадаш Юсуфханов Кюринский был женат на родной тётке Булата. Мать его Мейрам-ханум ненавидела феодалов и буржуев за их жадность, наглость и подлость, всецело поддерживала своего любимого брата Гасана. Чувство ненависти она старалась привить своим детям, но дети по-разному относились к феодалам и особенно — к буржуям. «Не все уж так плохи», — говорил отец их Нухбек. <…>

Нухбек был решительным сторонником европейской цивилизации и русского языка, считал: чем раньше встанут дагестанские лезгины на этот путь, тем лучше; и детей своих воспитывал в этом направлении, несмотря на мирное противодействие Мейрам-ханум, которая считала, что отрываться от родной почвы не следует. А что касается веры, то кто как хочет.

Булат мучительно ждал утренней зари: может, удастся ему увидеть хотя бы реку Сулак. Он боялся заснуть, а ко сну всё время клонило. Лёжа на своей полке на спине, заложив руку за голову, он глядел на догорающую свечку в вагонном фонаре и тревожился, что кондуктор не поставит новую. Тогда в вагоне будет совсем темно. Свеча на другом конце вагона уже погасла. За окном ревел шквалистый ветер. Прислушиваться к ветру было в его привычке ещё со времён раннего детства. Он вспомнил, как ураган в этом регионе, по которому он едет, в 1722 году в Аграханском заливе разбросал и потопил многие суда и лодки каботажного флота Петра I. Это катастрофическое событие случилось после того, как двадцатитысячное войско царя вступило в столицу шамхалов и древний великий град Дербент.

Булат вспомнил дневной разговор родителей: они страшились того, что местная окружная колониальная администрация может отрицательно относиться к только что освободившемуся политически неблагонадёжному ссыльному и активному участнику Всероссийской забастовки 1905 года <…>

Нухбек был уверен, что его не оставят в покое стукачи и клеветники, готовые за стакан водки или из зависти напакостить. Неизвестно, как посмотрит окружное или областное начальство на его жительство в Ахтах, где едва ли имеется перспектива на служебное устройство. Мейрам-ханум скажет тогда, что из двух зол меньшим будет родной аул, где есть собственный дом, фруктовый сад, есть мельница, мукой они будут обеспечены, купят или в кредит возьмут корову, будут молоко, масло. Надо верить в хорошее будущее, хотя худшего всегда надо ждать, одним словом, бог на деле разум даст. Мейрам-ханум просит мужа не огорчаться и не мучить себя сомнениями — горец не должен позволить себе этой слабости. С Гасаном она поговорит, как только он приедет к ним, дом их больше не будет явочной квартирой, как было ранее – в Ахтах этого делать нельзя… На что Нухбек ответил так:

— Ты права. Конечно, можно остаться в Армавире на положении свободного человека и служить на телеграфе, но жить придётся на малый заработок. Булату сейчас пятнадцать лет, через год ему будет шестнадцать. За это время он подготовит себя на звание чиновника, сдаст экзамен, и, конечно, его отошлют куда-нибудь, как бея, но от этого легче не станет. Не знаю, как мне быть с ним, может, не соглашаться на чиновничество? Булат к музыке талантлив, хочет стать пианистом. Но в Ахтах нет учителя музыки. Где ему учиться и на какие средства? У нас их нет. Я очень жалею, что не оставил его у Рютина, у которого он учился.

Сейчас идёт война с немцами и турками, чем она окончится — никто не знает. Жизнь дорожает. В Новороссийске я подрабатывал, обучая французскому языку, а в Армавире, сама знаешь, не мог найти ученика даже по объявлению. Многого я хотел, но вот видишь: человек хочет, а бог хохочет…

— Ты же говоришь, что бога нет, — заметила Мейрам-ханум.

— Есть не есть, а вот так! — ответил Нухбек. — А вот насчёт мельницы и коровы ты верно придумала, можно надеяться первое время на родовую и джамаатскую взаимопомощь. Но моя единственная надежда только на Алескер-Бубу, у него водяная мельница, она, правда, малодоходная, но всё же есть, к счастью.

Старший сын Нухбека и Мейрам-Ханум — Юсуф — в пансионате Бакинского реального училища, другие два сына — Асаф и Бей — служат в Армавире и Среднем Егорлыке Ставропольской губернии. Булату казалось, что в их семье не осталось ничего от горского. Он не представлял, как они будут восприняты аульской общиной, насмешек, видимо, будет немало, к этому ему надо готовиться. Да, их кочевая жизнь на чужбине, с обязательным ежегодным переселением из одного места в другое была разорительной для семьи, а дети, кроме Юсуфа, не могли нормально учиться.

Постоянная нужда и бедность преследовали Аскановых, содержать на 36 рублей жалования большую семью было трудно. Нухбек в ужасных жизненных условиях не терялся, он больше всего боялся, что враги будут радоваться его трудностям, а друзья – печалиться. В его сознании постоянно теплилась присущая горцам стойкость. <…> Он неустанно развлекал <…> детей музыкой, для чего ему удалось приобрести гитару, балалайку, мандолину — сыновья и дочери научились играть на них. Кроме того, в доме имелись саз, кшул и кларнет, на которых Нухбек хорошо играл.

Нухбек любил рассказывать, особенно, конечно, русским, что в бытность учеником Бакинского реального училища ему довелось играть соло на кларнете перед императором Александром III, членами его семьи и всеми присутствующими на торжественном вечере в заведении св. Нины. <…> После блестящего исполнения кларнетной вариации император пальцем подозвал Нухбека, похвалил его за отличную игру и спросил, как зовут.

— Нух, — ответил он.

— Как? — спросил государь, несколько нагнувшись к нему.

— Нух, ваше императорское величество, — ответил Нухбек.

Но Александр и на этот раз не понял, отпустил его, поручив наместнику Кавказа, присутствовавшему на этом памятном вечере, определить Асканова перворазрядным вольноопределяющимся в Ширванский полк. Но служить ему в этом полку пришлось недолго, он был замешан в неприятной истории с дочерью командира полка, которую обучал французскому языку.

В доме Аскановых постоянным явлением были самодеятельные концерты, танцы и домашние спектакли, проходившие на русском языке. Нухбек устраивал с семьёй и знакомыми загородные прогулки, помогал детям готовить уроки, был жизнерадостным, старался отвлечь семью свою от бедности, поощряя полезные инициативы членов семьи. Он никогда не наказывал грубым окриком или ударом детей, умел серьёзно и назидательно разговаривать с ними. Мейрам-ханум была нежна и ласкова с детьми, она умудрялась на малых копейках вкусно готовить еду из дешёвых мучных изделий, молока, картофеля, овощей и съедобных трав. В Новороссийске и Армавире существенную помощь Аскановым иногда оказывали знакомые рабочие семьи и сердобольные соседи, помогали кто обувью и одеждой, кто игрушками. Все эти и другие думы «будоражились» в малоосвещённом вагоне с его постоянным шумом, лязгом металла, мерным стуком чугунных колёс.