Поэтическо-пластический полёт!

Застывшие в анабиозе фигурки, ожив, рванули ввысь — на сцене заиграли страсти. Страсти серебряного века русской поэзии сошлись в механистическом танце, в полёте воздушном и смелом, на бесстрастно белоснежной сцене.

Погодите, мне кажется, я забежал вперёд, хотя и недалеко. Вы уж извините, но уж больно примечательно было это танцевальное шоу.

Спектакль «В полёте воздушном и смелом…» в постановке заслуженного деятеля искусств Дагестана Изумруд Алиевой по сценарию, написанному в содружестве с Аризой Батыровой, что так искренне прозвучал на сцене Театра поэзии, начинается немного по-другому.

По открытии занавеса зритель обнаруживает ещё один занавес — белую пелену, что скрывает от нас застывшие фигурки. В следующее мгновение пелена превращается в экран, рассказывающий о главных героях постановки — Николае Гумилёве, Анне Ахматовой и Осипе Мандельштаме. Ну а после вспыхивают огни страстей — сцена оживает: нет более места полунамёкам, ожившие фигурки смахивают пелену словно пыль со стола и начинается поэтическо-пластическое действо! Но что это? Там, вдали, за плывущими в танце фигурками, — ещё один полог пелены. Да, перед нами лишь один срез времени, одна вспышка в мириаде подобных. За тем пологом ещё, ещё и ещё. Но мы остаёмся здесь, ведь объять необъятное невозможно.

Лишь только страсти улеглись, и опустела сцена, из тьмы появляется Руслан Ларин.

Память, ты рукою великанши

Жизнь ведешь, как под уздцы коня,

Ты расскажешь мне о тех, что раньше

В этом теле жили до меня.

В руках у него символический «Камень забвения»…

Память, ты слабее год от году,

Тот ли это или кто другой

Променял веселую свободу

На священный долгожданный бой.

Строки Николая Гумилёва уносят Руслана ввысь. Но камень остаётся! Как символ, знак, точка в конце бытия!

А ты думал — я тоже такая,

Что можно забыть меня,

И что брошусь, моля и рыдая,

Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок

В наговорной воде корешок

И пришлю тебе странный подарок…

Гордая грусть Анны Ахматовой в устах Джамили Рабадановой плывёт над сценой, трогает до глубины души. Кажется что это сама Анна на сцене…

Навсегда забиты окошки:

Что там, изморозь или гроза?

На глаза осторожной кошки

Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!

Не смертного ль часа жду?

А та, что сейчас танцует,

Непременно будет в аду.

Предчувствие грядущего Анны Ахматовой в исполнении Фатимы Зурутовой прозвучало так, что тревожно стало на душе.

Бессонница, Гомер, тугие паруса…

Я список кораблей прочел до середины…

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи

На головах царей божественная пена…

Куда плывете вы? Когда бы не Елена,

Что Троя вам одна, ахейские мужи?

Муса Магомаев окунул зрителей в размышления Осипа Мандельштама о вечной моральной и философской категории любви.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Николай Гумилёв был ещё и завзятым путешественником, о чём нам напомнила пластичная Асият Айгунова. Напомнила и показала.

Однообразные мелькают

Всё с той же болью дни мои,

Как будто розы опадают

И умирают соловьи.

Но и она печальна тоже,

Мне приказавшая любовь,

И под ее атласной кожей

Бежит отравленная кровь.

Любовь, любовь и ещё раз любовь, да, таков Николай Гумилёв. Джамиля Закарьяева, читая эти строки, была самой любовью. Со всей её грустью…

В тебе все дразнит, все поет,

Как итальянская рулада.

И маленький вишневый рот

Сухого просит винограда.

Так не старайся быть умней,

В тебе все прихоть, все минута,

И тень от шапочки твоей —

Венецианская баута.

Всепоглощающая любовь лишена условностей. Казбек Алиев, читая строки Осипа Мандельшама, даёт понять: капризы и гнев женщины сиюминутны.

Никогда ничему не поверите,

Прежде чем не сочтете, не смерите,

Никогда, никуда не пойдете,

Коль на карте путей не найдете.

И вам чужд тот безумный охотник,

Что, взойдя на нагую скалу,

В пьяном счастье, в тоске безотчетной

Прямо в солнце пускает стрелу.

Строки Николая Гумилёва, адресованные племяннице, в устах Егора Бессараба зазвучали совершенно иначе. И это прекрасно!

Поэзия вечна, доказательством тому песня группы ZOLOTO на стихи Осипа Мандельшама, вплетённая в ткань постановки.

Джамиля Рабаданова, Джамиля Закарьяева, Руслан Ларин, Фатима Зурутова, Асият Айгунова, Казбек Алиев, Муса Магомаев и Егор Бесараб не играли какую-то определённую роль — на сцене материализовалась поэзия! Каждый из них был строчкой, словом, буквой… Боль поэта, любовь поэта, мечта! Звук, свет, цвет движение! Да, всё это они, молодые ребята, на игру которых обязательно надо прийти и посмотреть. Хотя нет, не так. Прийти и насладиться!

Пластические танцы, позволившие с иного ракурса взглянуть, иначе услышать поэзию серебряного века, были поставлены Асият Айгуновой. Зачем далеко ходить, если хореограф есть в самом коллективе — талант Асият многомерен!

Художник-постановщик, автор всего этого многослойного белоснежного мира, покрытого пеленой времён — Рена Гасанова. Благодаря её трудам небольшая сцена Театра поэзии совершенно не казалось маленькой! Она была безгранична. Белоснежные декорации были подлинным конструктором, что позволяли актёрам трансформировать образ, создаваемый на сцене. Они словно указывали на точность слова, предметность и материальность акмеизма, приверженцами которого являлись поэты, чьи стихи звучали на сцене.

Режиссёр по свету и звуку Али Магомедов постарался на славу, это было неожиданно и красиво!

Это было прекрасно! Театр поэзии полностью оправдал своё предназначение, дав нам прочувствовать атмосферу серебряного века нашей поэзии.

Фото: Гаджикурбан Расулов