НАШКРЯБАТЬ АРТ, ИЛИ ДЖЕНТРИФИКАЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

После Кумыкского театра парадная часть улицы Буйнакского заканчивается, хотя сама она продолжает течь в сторону вокзала и разбивается о палубу дома-корабля. До недавнего времени эта часть города привлекала для прогулок разве что романтически настроенных охотников за призраками Порт-Петровска.

В первую очередь бросается в глаза эклектичность этого места. Здесь и относительно новые здания с цветастыми вывесками, и разрушенное старое здание без крыши с заколоченными окнами и дверями, которые призваны защитить от незваных гостей разве что молодые деревья, и одноэтажный магазинчик, сменивший загадочное название «Нужные вещи» на прозаическое «Мир льна», и популярное бистро «Юность» с остроумным рисунком на внутренней стене, и сохранившиеся дореволюционные постройки — остатки старого города.

Ближе к зданию 1900 года на Буйнакского, 23 небо оказывается исписано каракулями проводов, которые тянутся во все стороны и отбрасывают на здания странные тени-паутины. Сам дом номер 23 так и не определился с расцветкой — стена со стороны улицы Э. Капиева окрашена в белый со слоновой костью, а стена, выходящая на Буйнакского, красно-белая. Впритык к нему, по адресу Буйнакского, 25, пристроился некогда маленький одноэтажный дом дореволюционной постройки, на макушке которого со временем выскочили три этажа, облицованные красным кирпичом. Не так давно всё это здание взял в аренду ресторатор Мурад Калаев. На первом этаже он открыл быстро набравшее популярность кафе «Буёк» с узнаваемыми по «Дому 15» расслабленной атмосферой и дизайном. О том, что происходит на других этажах, лучше всего расскажет сам Мурад Калаев.

Мы встретились с ним на первом этаже, прошли к лестнице мимо золотистого пса, поднялись на второй этаж и оказались в просторном светлом помещении, заставленном столиками, с барной стойкой в углу. Стены увешаны картинами, почти под каждой — бумажка с написанной от руки ценой.

— Смотри, здесь у нас салон. На первом этаже был страшный бар, я сделал там «Буёк». На втором размещалась сауна. Здесь был пожар, она сгорела за день до открытия «Буйка», месяцев семь назад. Потом всё это очень долго выветривалось. Нам отдали эти два этажа в аренду два разных арендодателя, и мне пришла в голову идея сделать здесь галерею современного искусства. Мы тут всё делали буквально из того, что было под рукой. Кое-что оставили после пожара — это придает своеобразную гранжевость. Попросили молодых художников на саже «нашкрябать арт».

Все картины, которые висят здесь, пока из личной коллекции. Мой отец Омари Калаев проводил в своё время фестиваль «Шунудаг», я ему помогал, и с тех пор у меня достаточно много работ дагестанских художников. Вот Хаджимурад Алиханов, вот Лак Буни, вот Апанди Магомедов — очень крутой. А остальное — работы современные, ребят.

Я тут сделал белую полосу по стенам, установил свет — для того, чтобы, когда придет художник, который хочет выставляться и продаваться, мог здесь сам всё повесить. Это место — как оммаж парижскому «Салону отверженных» времён импрессионистов. Тогда во Франции было достаточно консервативное общественное и художественное мнение относительно того, что должно продаваться и покупаться. Но появились новые художники, работы которых сначала нигде не принимали, и им пришлось организовывать такие места. Салон у нас работает как второй этаж «Буйка», пока что по паре дней в неделю.

Идея в том, что здесь будут только локальные художники. Если художник родился или прожил какое-то время в Дагестане и Дагестан оказал влияние на его творчество — это место для него. Ты обратил внимание? Здесь везде есть цены — нет ни одной работы, кроме моих личных, которые не на продажу. Цену мы устанавливаем сами. Художники, которых мы здесь выставляем, — это те, которые кажутся нам интересными. Мы смотрим на искусство как на инвестиции. Вот, например, работа Апанди Магомедова. Мой отец купил её когда-то тысяч за 70, а сейчас её цена 500–700 тысяч. Не так давно у меня купили здесь работу Ибрагима Ихлазова, который работает у нас в мастерской наверху. Я купил её пару лет назад за 35 тысяч, а тут пришел чувак, предложил за неё 200 тысяч, и я её продал. Сейчас появляется определенная прослойка людей, которые начинают всё это ценить.

Здесь очень важно, что то, что ты видишь, — это не просто декоративные вещи. Я пытаюсь уйти от бессмысленного искусства. Прежде всего, для меня важно, что это художник, как я уже говорил, который родился или какое-то время работал в Дагестане, и важно, что это художник, который прошёл определенный путь, какой-то этап формирования, созревания. Хорошо продаются художники, чей стиль узнаваем. Вот, допустим, Апанди: людям разбирающимся не нужна даже подпись, он сразу узнаётся. Как и Мурад Халилов. А вот Лак Буни. Это вообще безумный художник, Буньямин Каллаев, мой дядя. Мой отец в своё время его продвигал, у них была выставка в Ливорно в Италии. Еще его экспозиция была первой выставкой независимого художника в Третьяковке, в 1993 году был такой проект. У него в мастерской рулоны старых работ. Мы скоро с ним будем их распаковывать, и я планирую тут его выставку. То есть, помимо того, что это место для молодых художников, мы планируем и такие выставки — как дань уважения нашим мастодонтам.

В общем, это место для того, чтобы ко мне завтра мог прийти художник (и уже есть такие) и сказать: «Мурад, хочу продавать свои работы». Я скажу: «Вот тебе место на стене — вешай. Вот тебе шуруповерт, вот тебе чопики — вперёд!».

История лишь начинается. Я тут месяц жил, пока мы всё вычищали. Здесь был массажный кабинет, вон там ванна осталась. Мы отсюда камаза два мусора вывезли. При этом постарались сохранить определенную историю этого места.

Мурад показывает обшитую деревом ванну в углу комнаты. Её наполнили землей и превратили в своеобразное кашпо для растений. Мы подходим к диджейскому пульту. Откуда-то снизу он извлекает целый мешок с квадратными дощечками, расписанными Мурадом Халиловым.

— Я собрал все его таблички. Мы их будем оцифровывать, популяризировать и коммерциализировать. Эти дощечки стоят больших денег. А Мураду вообще всё равно, что с этим со всем будет, он просто рисует и всё — ему важно только это.

Мы довольно долго рассматриваем эту бесконечную джазовую импровизацию, исполненную красками на дощечках. Наконец, мешок снова исчезает где-то под диджейским пультом, и мы поднимаемся на третий этаж. Здесь тоже просторное светлое помещение, явно поделённое на четыре зоны. Всюду незаконченные картины, какие-то «вавилонские» глиняные таблички.

— Это мастерская. Здесь тоже была грязь, зеркала, пилоны. Ко мне пришел Андрей Калугин, сказал: «Мне нужна студия». Я ему говорю: «Вот, если хочешь, целый этаж. Забирай, делай себе ремонт, делай студию». И он сделал, пока я делал внизу салон.

Этим летом сюда уже приезжало очень много разных художников, для них это место становится значимым. Оно пока андерграундное, но интересное. Мастерская называется «Горизонт». Здесь тусуются несколько художников. Когда Андрей здесь всё покрасил, я сказал ему, что надо бы пустить ещё кого-нибудь. Андрей говорит, что да, конечно, без проблем. И тут приходит Ибрагим Ихлазов, стоит в дверях, они о чём-то болтают. Я говорю Ибрагиму: «Короче, смотри, вот тебе угол, работай, делай что хочешь». Он говорит «окей» и остаётся здесь. Потом примерно так же пришел Джамал Skeptik. Ещё я позвонил нашей керамистке Диане Dikey, она переехала три года назад из Питера. Очень крутая девчонка, самоучка. Она полюбила Дагестан, сейчас работает с глиной.

Советов у меня обычно никто не спрашивает, но, когда спрашивают, я говорю. Сейчас ребята ещё немного поработают, и у нас будет коллективная выставка внизу. Мы планируем позвать кучу людей.

Мы поднимаемся на четвертый этаж. Здесь несколько маленьких комнаток с кроватями, в одной успеваю заметить даже душевую кабинку. Комнатки довольно тёмные и захламлённые. Кое-где лежат картины.

— Сейчас это место используется как склад. Здесь картины Мурада Халилова, Арсена Кардашова, других художников. Все эти картины надо оцифровать, они должны где-то висеть. А комнаты? Полгода назад это заведение ещё работало, тут снимали комнаты. Раньше была сауна, которая постепенно превратилась в ночлежку.

Мы вернулись на первый этаж к красавцу-псу, который явно был в восторге из-за присутствия хозяина.

— Когда я пришел на эту улицу, тут был такой… сомнительный район. Я поставил себе цель начать здесь джентрификацию (джентрификация — это процесс изменения пришедших в упадок городских кварталов путем привлечения в них капитала, творческих мастерских, создания арт-пространств и др. — Ред.). И после того как открыл «Буёк», сразу в нескольких зданиях по соседству начался ремонт, открылись новые заведения. Место оживилось.

Мне важно, чтобы, когда, например, в Москве, люди услышат «Дагестан», у них было в голове: «Так, там красиво, там вкусно, там люди классные и там крутое сообщество художников». Чтобы об этом знали люди, которые уехали отсюда лет 15–20 назад. Сейчас среди всех кавказских регионов наш самый живой, самый харизматичный.

Мы все разные, и всё это здесь варится, перемешивается и рождает новую уникальную энергию.

Фото автора.