«Лучший любительский некогда поэтический театр»

В конце октября музыкально-поэтическому объединению «Одинокий стул» исполнилось четыре года. «Д» побывал на двух концертах, одной репетиции и поговорил с создателем «Одинокого стула» молодым поэтом…

— Я не поэт, я компилятор. Я никогда не любил слово «поэт». Оно какое-то слишком большое, возвышенное. Плюс я в свое время много всякой баттловой штуки слушал, смотрел. И там используют замечательное слово «текстовик». Лучше так — …текстовиком Хизри Яхьяевым.

31 августа, внутренний двор музея им. А. Тахо-Годи постепенно наполняется людьми. У одной из стен под небольшим навесом оборудована сцена, перед сценой несколько рядов пластиковых стульев. Бросается в глаза, как много здесь необычно выглядящих ребят (кое-кто из моих друзей сказал бы просто «нефоры»): дреды, банданы, у некоторых девушек готический макияж. Начало выступления немного задерживается. Наконец микрофон в руки берёт всклокоченный кучерявый парень, которого буквально распирает от энергии. Это Хизри. Он «греет» публику и тянет время, чтобы дать выступающим возможность ещё немного подготовиться. Потом на одном дыхании выдает скороговоркой длинное приветствие:

— …лучший любительский некогда поэтический театр драмы…

— Ты слышал, наверно, это приветствие? По-моему, очень дурацкое и смешное. Я как-то раз просто шёл из магазина и придумал его. Как начался «Одинокий стул»? Слушай, да, как-то спонтанно. В 2020 году я познакомился с одним парнем, который писал прозу. Мы с ним сдружились. У нашего общего знакомого была кофейня, почти на кольце. И мы как-то сидели в этой кофейне, и этот друг говорит мне: «Слушай, я хочу книгу написать. Хочу дописать её до Нового года, собрать деньги и издаться». Я говорю: «Блин, классно». И у меня тут же родилась идея. Говорю: «Слушай, а давай сейчас подойдем к хозяину кофейни, скажем, что у нас есть идея выступления. И все деньги, которые мы получим с билетов, всё, что останется — всё тебе». Он говорит: «А нас же никто не знает, мы же ноунеймы». Я ему говорю: «Блин, это очень разумное замечание». (Смеётся.) Я поехал домой и в тот же вечер набросал какую-то простенькую концепцию, сделал анонс о том, что мы ищем авторов, что мы молодой литературный движ. И нам начали присылать заявки, как это ни удивительно. Конечно, какие-то тексты были так себе, какие-то очень так себе. Но, главное, они были. И на нас пришли! Тогда мы договорились, что будем собираться в этой кофейне еженедельно. Через неделю мы дали ещё одно выступление. Тут хозяин кофейни сказал, что будут её продавать, а он — искать новое место. Что нам надо до Нового года потерпеть, а потом возобновим уже в новой локации.

Февраль. От хозяина кофейни ничего не слышно. Мы подумали, что ему больше неинтересно с нами работать, и уже сами стали все это двигать. Вполне успешно. Дали, наверное, ещё выступлений где-то 10 и … распались.

Все хотели чего-то своего, каждый тянул одеяло на себя. И поэтому в общем-то мы и разошлись. Но на тот момент это было странно и непонятно. Достаточно обидно. С тех времен я общаюсь, наверное, с тремя-четырьмя людьми.

Иногда бывает желание собрать весь старый состав на первое апреля. Чтобы это было что-то максимально несуразное, и у всех зрителей возникал лишь один вопрос: «Ребята, какого хрена здесь происходит? Почему всё так плохо?». Но кажется, я даже ностальгирую по тем вечерам, на самом деле. В этом было что-то живое. Я прихожу иногда на какие-то поэтические вечера — не хочу никого обидеть, — но мне спать хочется, потому что все так чинно-мирно читают стихи. А у нас не так было. Мы будто баттлились со сцены со всем залом. (Смеётся.) Мы все были разные. По уровню тоже, к сожалению, разные. Сейчас становится понятно, что из 10 человек по-настоящему писать умели, наверное, человек 5. Но мне кажется, что это тоже хороший win-rate.

В этом было что-то семейное. Ты всегда знал, что даже если у тебя сейчас всё плохо, ты поедешь в мастерскую на Дзержинского, где мы чаще всего выступали, и тебя утешат, приободрят. И это давало заряд. Или ты мог, абсолютно не подготовившись, выйти на сцену, потом к тебе подходили: «А что-то ты как-то плохо выступил». А ты мог ответить: «Да иди ты знаешь куда!». Наверное, кто-то скажет, что так нельзя, так неправильно, но не знаю. Мне кажется, что в этом действительно было много какой-то энергии. Может быть, не всегда положительной, но на это было интересно смотреть. И на нас приходили. Несколько раз собирали человек 100, наверное, вот в этой маленькой мастерской. У нас ещё была традиция: мы заканчивали, делали какой-то, грубо говоря, разбор полетов и после этого до полуночи просто играли в Мафию, человек 20, наверное. Это было замечательное время.

Я пару месяцев грустно сидел дома, потом подумал, что надо что-то с этим делать, и стал связываться со своими знакомыми музыкантами, стал менять формат. И, по-моему, ставка сыграла.

Мне недавно предлагали сделать чисто поэтический вечер. Писала сммщица какой-то кофейни на Университетской площади, предлагала их помещение. Я прям почувствовал, что за последние три года я перестал это ощущать, как что-то интересное. Сразу представляю, что вот сейчас все будут с очень умными томными лицами читать свои томные стихи. На самом деле у меня уже был большой-большой загон, когда мы делали чисто поэтическую историю — будто бы я продаю людям заявку на интеллигентность, интеллектуальность, ощущение, что я хожу на поэтические вечера, я не быдло. Мне от этого как-то не по себе.

Поэтическую часть вечера из памяти быстро выдуло волнами гитарной музыки и барабанов. Тут были и гитарист в противогазе, и группа «Низкий тон», состоящая из школьников, которые играют довольно тяжелую музыку, и длинноволосый барабанщик, который прыгал где-то рядом с выступающими и, кажется, отыграл на воображаемой установке за всех ударников, которые были во дворе музея. А представленное как дуэт трио «Внезапная культура» внезапно устроило чтение стихов Маяковского под инструментальную импровизацию.

— Я к ним прихожу на репетицию, они играют две песни в общей сложности минут семь, наверное. Мы эти две песни добавляем в программу концерта. Начинается концерт, они выходят и давай какой-то психоделик-рок играть и Маяковского ещё читают под это всё. Это было классно, хотя я попросил в следующий раз предупреждать. Но, возвращаясь к тому, что на «стуле» очень много жизни — вот это оно и есть. Ты никогда не предугадаешь, что будет в конечном счете. Может быть, будет более экспериментально и неожиданно, а может быть — что-то более понятное и привычное обычному зрителю.

Октябрь. Хизри пригласил меня на репетицию группы, которая будет выступать на ближайшем концерте. Мы проходим в разбитый внутренний двор, идём мимо рабочего входа ближайшего кафе и спускаемся в подвальные помещения. Андеграунд во всех смыслах этого слова.

— Ты воспринимаешь «Одинокий стул» как что-то андеграундное? Или уже нет?

— Сложный вопрос. Идеологически отчасти, наверное, да. Фактически — мне нравится термин постандеграунд. Это когда вы уже слишком известны в каких-то кругах, чтобы называться просто андеграундом. И недостаточно известны широкой публике.

Поворот, небольшой коридор, еще один поворот, и мы попадаем в комнату, оборудованную для репетиций. На потолке прилеплены куски акустического поролона, торчат провода, шляпками вниз висят гвозди. Стены покрыты большими кусками ткани, вероятно для шумоизоляции: просто черная ткань, черная ткань с цветочным узором и светлая с паттернами в виде ретроавтомобиля и газетных вырезок. Тут же портреты Че Гевары, Мэрилин, Гагарина и Курта Кобейна. Идеальное место для гаражного рока. У противоположной стены стойка для гитар с несколькими инструментами, синтезатор, звуковое оборудование.

Группа уже внутри — гитарист сидит на полу, прислонившись к высокому стулу, на другом стуле сидит вокалист, справа за установкой барабанщица. Мы здороваемся, я сажусь на маленький диванчик и, чтобы не смущать музыкантов, стараюсь быть максимально незаметным. Сделать это в небольшой комнатке, в которую втиснулось шесть человек, довольно сложно, но, когда начинается репетиция, обо мне как будто забывают.

Гитарист перебирает струны, потом наигрывает первые аккорды Stairway to Heaven, барабанщица почти без перерыва отбивает разные ритмы, один из участников группы подходит к клавишам и в шутку начинает наигрывать «Clint Eastwood» группы Gorillaz. Все это превращается в импровизационное исполнение песни, которое прерывается так же внезапно, как началось. И во время игры на инструментах, и в редких паузах разговоры о музыке, «рабочее» обсуждение, споры, шутки, смех.

— Вот, включаешь песни на английском — блин, классно! Потом перевод включаешь, и как-то…

— Ты имеешь в виду очень просто всё?

— Ну да.

— Мне кажется, в этом магия The Smiths — очень просто, но интересно.

— Да, но этот Моррисси просто неплохой автор вообще…

— Там вот такие ноты были, да?

— Как будто бы ниже.

— Ты знаешь наверняка, что у тебя пять секунд интруха идёт. Просто белый шум.

Тебе надо идеально вступить по басу, и так весь трек. Если ты

собьешься — всё…

— Подожди, это всё, что там есть? Вот то, что ты играешь?

— Да, там мало что сделаешь. Я не знаю, она гармонически вообще развивается?

— (Эмоциональное восклицание.) Скриптонит, зачем настолько всё упрощать? Один аккорд всего…

К концу репетиции все немного подустали. Гитарист сполз под сидение стула, а потом и вовсе играл, лежа на спине.

— А ты сам играешь на чем-нибудь?

— Нет. Лет в десять я ходил два месяца на гитару. Но дома были канал «Дисней» и Diablo (культовая серия компьютерных игр в жанре RPG. – А.С.) на компе. Без шансов. (Смеётся.)

— Себя ты воспринимаешь уже только как организатора?

— Да, хочется заниматься только организацией. Творчество на самом деле у меня в последние года два не очень идет, не очень пишется. Я бы с удовольствием занимался творчеством, если бы это творчество как-то из меня выходило. Я не хочу просто себя насиловать, мучиться. Мне кажется, получится куда менее искренне и менее честно. Я думаю, период такой просто, что не идёт.

— Есть какие-то проблемы с организацией? Вам же каждый раз приходится искать новую площадку, если я правильно понимаю?

— Это прям по больному. На самом деле было бы здорово иметь какую-то постоянную площадку. Раньше в этом была своего рода концепция. Нам нравилось, что мы можем переходить от места к месту. Но сейчас было бы здорово, если бы где-то можно было закрепиться на постоянной основе. Некоторые площадки чисто сезонные. Например, ты сейчас уже не выступишь условно в том же дворе музея им. Тахо-Годи. В «Доме 15» ты сейчас не выступишь, потому что он закрылся. Вот в Театре поэзии суперски, кстати, хотя это тоже не постоянная площадка. У нас тёплые отношения сложились с Еленой Джамидиновной. Мы там держим контакт.

С площадками сложно ещё и потому, что у нас не очень развит в этом смысле частный сектор. С частниками легче работать, они всегда более заинтересованы, потому что им надо как-то развиваться, и, если ты им делаешь предложение, они скорее всего согласятся. Но сейчас площадки у нас в основном ужасно дорогие — от 50 тысяч и выше. Хотелось бы сделать концерт какой-нибудь в конце октября, потому что нам будет 4 года. Малыш подрос. (Смеётся.) Но я не знаю, я пока сомневаюсь. Мне-то не впервые выходить чуть в минус, но это будет не чуть. Надеюсь, когда-нибудь здесь появятся еще какие-то площадки классные. Но я понимаю, что это, наверное, не в ближайшее время.

3 ноября, Кумыкский театр. «Одинокий стул» празднует четыре года. Кажется, что зал, в котором обычно выступает камерный оркестр Дагестанской филармонии, немного давит на привыкших к более расслабленной обстановке зрителей «Стула». На выступающих тоже. С небольшой задержкой вечер начинается с поэтического блока. Звучит стихотворение японского поэта, затем авторские стихи. Один из поэтов читает что-то вроде:

«…труп гниет в комоде… мозг твой кровоточит… раздроблена грудная клетка…»

Бодлера, что ли, перечитали?..

— Дай подумать. Маяковского люблю, Егора Летова. Серебряный век вообще люблю: Мандельштам, Ахматова, Есенин. Из Золотого века Лермонтов, но в целом мне не очень нравится Золотой век. Ну, это как будто бы уже менее понятное для меня время. И еще мне не нравится, когда пишущие сейчас ребята пытаются этот стиль поэтов Золотого века копировать. Начинают про очи писать какие-нибудь… Мне как-то раз показывали стихотворение кого-то из местных, и там было что-то вроде

«вдыхая фимиам». Где ты это слово выкопал? Когда ты последний раз реально употреблял слово «фимиам»? Понятно, что хочется быть вот такими возвышенными. Но, на мой взгляд, поэт должен писать примерно так же, как он говорит. Поэтому назову еще Михаила Енотова и Евгения Алехина.

Мне очень нравится думать, что какая-то проза моя вылезла из… Я не знаю, как это жанрово описать, но произведение называется «Распад атома» Георгия Иванова. Я прочитал его лет в 15, наверное. Оно было очень странное, то есть там нет сюжета никакого. Это просто какой-то поток сознания, герой просто идёт и размышляет. Ещё нравится Пелевин, но, наверное, надо будет уже кое-что перечитать, чтобы как-то его осмыслить.

На музыкальной части зрители окончательно оживились. На сцене появилась самая молодая по составу группа «Низкий тон», зазвучала Metallica, Nirvana. Часто мимо нот, но пока что спасают обаяние молодости и энергичность. Барабанщик-вокалист по имени Мага успел даже погроулить (береги связки, Мага, а то скоро будешь петь, как Том Уэйтс).

— В чем сейчас идея «Одинокого стула»? Каким ты видишь идеальный выхлоп из всей этой истории?

— Было бы очень здорово, если бы была какая-то настоящая коммерциализация. Многие думают, наверное, что вот, вы 500 рублей берете за билет. Ребята, у меня только на аренду аппаратуры уходит, в лучшем случае, четверть как минимум. Иногда половина от всего бюджета. Плюс ещё надо с площадкой договариваться по ценам. Некоторые очень дорого стоят. Какие-то просто берут половину от заработанного.

Ну и творческий выхлоп, да. Четыре-пять релизов за этот год вышло от наших участников. По-моему, замечательная история. Например, Disagreement-альбом от группы Moi. Хочется увидеть какие-нибудь сборники от поэтов, какие-то альбомы и сольные концерты от музыкантов. Надеюсь, даст Бог, будут туры какие-то от наших ребят, участие в каких-то фестивалях, кроме PROявления.

Фото автора