Константин Якушев: «Я ваш современник»

Дневник Актёра

Десять лет назад в Музее истории театров Дагестана произошла удивительная история. В тот год сотрудники готовились к 100-летнему юбилею заслуженного артиста РСФСР Константина Якушева и были погружены в творческую атмосферу Русского драматического театра им. М. Горького 50–70 годов.

И в один из дней незнакомый человек пришёл к билетной кассе и передал в музей два неподъёмных пакета. Больше этого мужчину никто не видел, и кто он такой, выяснить не удалось. Когда сотрудники музея открыли пакеты, внутри оказались настоящие раритеты!

Заведующая Музеем истории театров Дагестана Лилия Гасановна Джамалутдинова вспоминает: «Это были удивительные находки — пять томов машинописных дневников Константина Якушева в обложке из красной кожи (он в своё время работал учеником переплётчика и сам их переплёл). Ещё альбомы его фотографий на сцене в разных ролях, каждое фото подписано каллиграфическим почерком, к фотографиям прилагаются программки спектаклей. Множество почетных грамот, благодарственных писем. Я много слышала и читала об этом замечательном актёре и директоре Дагестанского русского драматического театра, мы хотели отметить его столетие, но было слишком мало архивных материалов. И вот, благодаря этому неожиданному подарку, театральный музей в 2016 году подготовил выставку «Константин Якушев: я ваш современник».

Якушев приехал в Махачкалу со своей женой, актрисой Валентиной Опариной, красивой яркой блондинкой, которая блистала на сцене Русского театра вместе с мужем. Константин Иванович умер в 1976 году, у него не осталось детей, жизнь его единственного сына оборвалась трагически. Где были дневники 40 лет, кто их принёс, — никто не знает до сих пор. Судя по всему, его квартиру кто-то купил и, обнаружив эти архивы, принёс их нам».

О театральной жизни Якушева писала известный дагестанский театровед Гулизар Султанова. Вот что можно узнать из её книги «50 лет Русскому театру»: «Константин Иванович Якушев родился в 1916 году в предреволюционном Петрограде в семье служащих. После окончания школы поступил в театральную студию при Ленинградском областном ТЮЗе. Окончив её, он едет в Самаркандский ТЮЗ Узбекской ССР. Проработав во многих провинциальных театрах — Орехово-Зуева, Кыштыма, Рыбинска, Костромы, Ярославля, Нальчика и Астрахани, — в конце 1951 года Якушев приезжает с семьей в Махачкалу и поступает артистом драмы в Республиканский русский драматический театр.

В последующие годы он работал и режиссером, и директором, но с актерской деятельностью не расставался, исполнял ведущие роли как в классике, так и в современной драматургии. Высокий, стройный, с яркими сценическими данными, Якушев пользовался подлинной любовью зрителей. Его герои Незнамов и Несчастливцев, Васька Пепел и Луконин, Кузнецов и Рудольфо, Дзержинский и Дон-Кихот, Арбенин и Рихард Зорге — малая толика из огромного перечня.

<…>Якушев был яркой, активной, деятельной личностью, человеком на виду. Он много лет избирался председателем Дагестанского отделения Всесоюзного театрального общества, депутатом районного и городского советов, был награжден медалью «За доблестный труд», удостоен трех почетных званий — «Заслуженный артист ДАССР», «Народный артист ДАССР», «Заслуженный артист РСФСР».

Эпиграфом своих дневников К. Якушев выбрал строки Маяковского:    «Я сам расскажу

            О времени

                   И о себе»

Журнал «Д» публикует фрагменты дневника, связанные с работой К.И. Якушева в нашей республике, в Дагестанском русском драматическом театре.

В дневниковых записях проскальзывают моменты недопонимания своих коллег или недовольства ими, но мы постарались минимально сокращать текст. Театр — сложный мир, в котором страсти могут выплескиваться и за пределы сцены.

***

«Мое появление в Махачкале и работа в Русском театре им. Горького явились стечением семейных обстоятельств, а не поиском творческого коллектива, в котором я мог бы продолжать совершенствовать своё актерское мастерство, так как театр этот я знал и спектакль видел в 1950 году, когда привозил дагестанским рыбакам концертную бригаду ансамбля песни и пляски из города Астрахани, а главное, по подробным рассказам моих знакомых актеров, работавших в то время в театре им. М. Горького. Кроме того, ехал я сюда не актёром, а очередным режиссером по рекомендации Василия Тишечкина. И вот в этом театре мне суждено было проработать двадцать лет и завершить свою актерскую жизнь. Потому-то так больно за каждый сезон, за каждую премьеру, за каждую роль, которую бесстрастно (если бы беспристрастно!) оценивает молодой театровед Гулизар Султанова. Тем более мои записки нужны сейчас, когда театр собирается отметить свой полувековой юбилей.

Русский театр в 1951 году готовился дать решительный бой всему тому, что предшествовало: рутине, ремесленничеству, серости. Для этой цели были мобилизованы силы как внутри ДАССР, так и вне её. Переведен из кумыкского театра главный режиссер Г. Рустамов. Опытный театральный деятель В. Тишечкин возглавил административную часть. Но наибольшим приобретением Русского театра в сезоне 1951/52 гг. явилось приглашение на должность очередного режиссера А.Г. Ридаля. Труппа значительно обновилась за счет молодых актеров старшего и среднего возраста (А. Копёнкин, И. Коженков, Б. Прасолов, И. Смоктуновский, В. Опарина, Н. Суприна и другие). Мы встретились с мастерами театра В. Марковым, С. Долиным, С. Токарь. Молодыми, но уже показывавшими незаурядные способности Р. Быковой, Л. Ясиновским, Е. Гильченко. Колоритна была фигура старейшины театра — Г.Ф. Мартини.

В труппе театра работал Г. Апитин, которого я знал как способного молодого студийца Ярославского театра им. Ф. Волкова, актеры И. Карбовский, В. Шанигин, Т. Оболенская и другие. Сезон открыли пьесой А. Попова «Семья» о юности В.И. Ленина. Мне помнится, что этот спектакль не оправдал надежд руководства. Б. Прасолов — исполнитель роли Володи Ульянова, гимназиста — был каким-то излишне взвинченным, в его манере говорить, двигаться мы угадывали В.И. Ленина периода революции, и это было излишним, так как вносило в исполнение роли какую-то нарочитость. Неудача с центральным образом спектакля, естественно, не могла не отразиться на всем художественном уровне спектакля. Очень неудачно играл Г. Апитин — Чуваша. Не нашла нужных выразительных средств художник Афонина. Работа режиссера Г. Рустамова была профессионально грамотна, но не больше.

В дальнейшем театр начал репетировать «Свадьбу с приданым» Н. Дьяконова и «Хитроумную влюбленную» Лопе де Вега. В те годы, после блестящей постановки «Свадьбы с приданым» в Московском театре сатиры, эта комедия широко пошла в театрах страны.

Наш спектакль (режиссёр К. Якушев, художник И. Афонина) был интересен отличными актерскими работами — Г. Апитина, А. Копёнкина, В. Маркова, С. Долина, Е. Гильченко. В этом спектакле роль парторга Муравьева была поручена Иннокентию Смоктуновскому.

И вот однажды после первого прогона и просмотра репетиции руководством театра была высказана мысль о том, что исполнитель роли парторга явно «не тянет»; нет организующей, направляющей силы, какую должен был проявить парторг. Я объяснял товарищам, что автор дает образ парторга в несколько необычном ключе: Муравьев — агроном, селекционер, а кроме того, необходимо учитывать жанр произведения. Но руководители твёрдо стояли на своем и предложили мне, постановщику, подключиться на всякий «пожарный случай». Мне же казалось, что внимание его сценам больше, чем другим. Работать со Смоктуновским было как-то непривычно. Уже шли прогонные репетиции, а он все еще не закреплял найденного рисунка. На каждой репетиции он импровизировал, чем ставил в затруднительное положение и партнеров, и ревизора, он соглашался с тем, что нужно уже фиксировать, но наступала репетиция, и он вновь пускался в поиск.

Основной сценой у Муравьёва была картина в его кабинете, где он вёл диалоги с Ольгой и Максимом. Учитывая то обстоятельство, что Муравьёв — агроном-селекционер, мы с художником И. Афониной расставили по всей комнате ящики с саженцами, рассадой. И вот, ведя диалог о делах колхозных и о делах личных, Муравьёв — И. Смоктуновский, внимательно слушая собеседника, не менее внимательно следил за тем, как поднимаются всходы. Это позволяло ему точно расставлять акценты в диалогах, пропускать то, что не имеет первоначального значения, и заострять внимание на проблемах, двигающих вперёд действие. И. Смоктуновский играл и во втором моем спектакле этого сезона — пьесе В. Розова «Её друзья». И там его манера исполнения была необычной, нестандартной. Вот, очевидно, это-то и тревожило наших руководителей, привыкших к штампам.

Спектакль «Свадьба с приданым» встретил тёплый приём у зрителей. Однако в рецензии на этот спектакль, в целом-то положительной, указывалось, что Смоктуновский не нашёл необходимых красок для исполнения роли парторга — опять сработал штамп. В этом сезоне были две работы, прямо-таки полярные в художественном отношении друг к другу. Это постановка А.Г. Ридалем «Ревизора» с Хлестаковым — Смоктуновским и работа Г. Рустамова, осуществлявшего постановку «Грозы» Островского. Если в первом случае один из лучших режиссеров периферии того времени Ридаль поставил к 100-летию со дня рождения Н.В. Гоголя его шедевр «Ревизор» продуманно, ярко, то «Гроза» оказалась неудачей театра, Г. Рустамову просто не следовало бы браться за русскую классику. Он был так далёк от русского быта, да ещё прошлого века, что элементарные обычаи русской старины были ему неизвестны.

Неудачное распределение ролей, примитивное художественное оформление — всё это говорило о безответственном отношении руководства к работе над произведением русской классики. Уже в январе месяце 1952 года было всем ясно, что «большого скачка» вперёд не получилось. Видя такую безотрадную картину, директор театра В. Тишечкин ударился в беспробудную пьянку, все дела театра пошли под откос.

И в начале февраля 1952 года я был вызван к первому секретарю горкома КПСС г. Махачкалы Андрианову, который предложил мне работу директора Русского театра, от которой я категорически отказался. Но на следующий день последовал новый вызов, мне вновь была предложена эта работа. На этот раз разговор шёл более развернуто, мне рассказали, почему именно меня рекомендуют на эту должность, которая утверждалась обкомом КПСС (тогда директор театра был номенклатурой обкома КПСС). Я попросил три дня срока для того, чтобы подумать над предложением горкома — с этим согласились. А в театре уже с середины января начали муссироваться слухи о новом директоре. В связи с тем, что и. о. директора, до приезда В. Тишечкина, был заслуженный артист ДАССР С. Долин, то всё внимание было приковано к нему, и когда через некоторое время был обнародован приказ управления по делам искусств ДАССР о том, что я назначаюсь на эту должность, Г. Апитин пробасил: «Не ту!»

Гастроли по Дагестану

С каждым годом расширяется поле деятельности театров за счет летних гастролей. Русский театр им. Горького с 1953 года регулярно выезжал за пределы республики и в основном успешно проводил свои гастрольные поездки. Труднее театру было организовывать так называемые малые гастроли — по республике. Ведь в Дагестане имеется только два района коренного русского населения, однако руководство Министерства культуры настаивало на том, чтобы мы выезжали в горы. И мы были в горных районах, но художественного и тем более материального успеха не имели и тем не менее, такие гастроли проводились.

Я был участником одной из таких поездок. Выехали мы из Махачкалы, основательно оснащенные оформлением, костюмами, реквизитом. В автобусе «ЗИС» разместились участники поездки, в грузовой машине — наше имущество. Спектакль в Верхнем Казанище, затем в райцентрах Акуша, Леваши, в колхозе-миллионере Хаджалмахи, а на дальнейший путь пришлось покинуть автобус, отправить его в Махачкалу, а нам разместиться на грузовой машине вместе с имуществом и последовать в Цудахар, Кумух, Вачи. Мы не унывали, хотя и припекало солнце, а дорожная пыль буквально проникла всюду. Спектакли наши были приобретены Дагпотребсоюзом для пайщиков, и материальная сторона нас не тревожила, но вот бытовые условия были, мягко выражаясь, не лучшими; клубы, где мы выступали, также оставляли безрадостное впечатление.

Мы взяли в горы два спектакля: «Анджело» В. Гюго и «Поздняя любовь» А.Н. Островского. Трудно судить о том, как их принимал зритель, т. к. значительная часть нашей публики очень плохо владела русским языком, а в отдельных селениях перед каждой картиной выступал переводчик и кратко излагал содержание предстоящей картины, а затем мы её играли. Языковой барьер для театра трудно преодолим, особенно, когда культурный уровень зрителей невысок. Очень тёплой была встреча в селе Кумух с актерами Лакского театра. Мы провели небольшой пикник в саду около запруды, а после спектакля организовали нечто вроде вечера дружбы. Актеры Лакского театра пели, танцевали, а мы читали стихи, монологи. Был сервирован скромный ужин, и радушный хозяин — директор театра Минкаил Алиев — тепло приветствовал наших товарищей, а мы, в свою очередь, ответили ему добрыми словами и пожеланиями успехов в работе их коллектива.

На следующий день рано утром вся труппа провожала нас в село Вачи и очень беспокоилась за дорогу: прошел дождь. А нам всё было нипочем. Но чем дальше мы отъезжали от Кумуха, тем всё более и более дорога начинала тревожить старших товарищей. Дагестанские горные дороги! Очевидно, полное представление о них получишь лишь при личном знакомстве. Сейчас до Вачи дорога расширена, крутые повороты срезаны, но тогда, особенно после обильного летнего дождя, переезд был делом небезопасным. Но машину вел опытный шофер Лакского театра — так решил Минкаил Алиев и, очевидно, решил мудро. Ехали мы очень осторожно, медленно, разъезжаясь с попутными машинами. Сыпался гравий, казалось, колеса повисли над бездной, но лицо нашего водителя было сосредоточенное и непроницаемое. Остановок не делали. Путь продолжался около 24 часов, а нам он казался вечностью. Сыгран спектакль в Вачи, и снова возвращение в Кумух. На этот раз было сухо, лицо водителя было улыбчивым. А как же, он ехал домой! В Кумухе небольшая остановка, и вновь в путь — через Цудахар, Хаджалмахи в Гуниб, где каждый камень дышал историей. Здесь сдался знаменитый Шамиль со своими нукерами, и тем завершилась длительная война России за овладение Северным Кавказом. Здесь родилась автор романа «Одеты камнем» Ольга Форш.

Интересен Гуниб и своей неповторимой природой. Правильно говорят, кто не побывал в горном Дагестане, а лишь ограничил своё знакомство с республикой посещением столицы Махачкалы, тот представления не имеет о том, что такое Дагестан. Ведь в переводе на русский язык означает Даг — «гора», стан — «страна». Таким образом, страна гор открывается лишь тем, кто более настойчив в изучении республики, края, области — не по фотографии издательства «Планета», а своими глазами увидит причудливую картину, красоту этого края: леса, водопады, каньоны, горные реки. Конечно, мы увидели горный Дагестан, но как туристы. Чтобы сказать: «я знаю эту страну», необходимо более длительное время.

Побывав в селе Ругуджа, мы проверили себя на прочность. По дороге к нему есть подъём, когда машина должна сделать резкий поворот и вновь подняться. Вот тут и случился нервный тик у кое-кого из актеров, а поскольку я был бригадиром, то в мой адрес были направлены все стрелы. Я предложил людям, опасающимся за благополучное преодоление этого участка дороги, выйти из машины и пройти пешком опасный участок, а в дальнейшем машина всех заберёт, и мы сможем продолжать наш маршрут. Сошли с машины все, кроме О. Лобачевской и меня. Мы вцепились в кабину и наблюдали, как шофер, переключая скорость, чуть не повис над пропастью, а затем, дав газ, въехал на довольно ровное плато, где нас поджидали товарищи.

Казалось, момент не из очень важных, и не следовало ему уделять столько внимания, но, помимо проверки на прочность, мы с Ольгой Лобачевской прошли проверку на дружбу, не оставив одного водителя в машине. Он это оценил. Мы на эту тему никогда не говорили, но с О. Лобачевской я бы пошёл в разведку, она бы никогда не подвела.

В Ругуджа мы встретили кинооператора Орджоникидзевской студии кинохроники. Он предложил заснять интересный сюжет: русские актеры выступают в аварском ауле с русской классикой! Интересно! Тут же был снят наш приезд в аул. А вот со спектаклем вышла осечка. У секретаря сельсовета скончалась престарелая мать, и никаких спектаклей никто не хотел принимать. Как же быть!? Решили на следующий день до работы колхозников, т. е. до 7 часов утра отыграть спектакль. Клуб был заброшен, в него просто нельзя было войти, поэтому решили выбрать площадку прямо на улице. Наш кинооператор был в восторге: сколько интересных кадров можно будет снять!

Площадку выбрали с таким расчётом, чтобы и зрителям было удобно смотреть — как в амфитеатре, и нам установить кое-какие декорации и мебель, ну а кинооператор старался найти такую панораму, чтобы солнце светило справа и сзади. Вот сколько предлагаемых обстоятельств, и такую площадку, которая отвечала бы всем требованиям, нашли.

Нас расквартировали в сельской больнице, которая пустовала, мы поужинали и быстро заснули. Я был разбужен каким-то заунывным хоральным пением и вышел на крыльцо. Только что выглянуло солнце, и по дороге-серпантину мужчины несли покойную. Женщины жались где-то возле домов. Необычайный резонанс разносил хорал. Мужчины шли. Пели. И все это создавало какую-то картину ритуала погребения, но не панихидного, а утверждающего что-то вроде нашего христианского «Смертию смерть поправ». Мы быстро позавтракали и отправились к месту, где еще вчера установили декорацию. Все было на месте, никто даже не прикоснулся.

Мы начали одеваться, а тем временем собирались зрители. Пришли и мужчины, совершавшие захоронение, и в 5 часов утра мы начали спектакль. Первый мой спектакль за всю актерскую жизнь в столь неурочное время.

Оператор кинохроники в течение 2-х часов снимал то нас со зрителями, то зрителей, то вновь исполнителей. Нам позднее показывали этот киноматериал, была пятнадцатиминутная часть, но требовалось её озвучить, а на это не было резервов, а затем, наверное, и уничтожена запись за ненадобностью. Жаль. Для истории русского театра это клад. Полезным оказалось наше посещение Ругуджа и запасом впечатлений, которые оказались нужными в моей творческой работе.

Обратно мы возвращались, когда деревья ломились от абрикосов, наши желудки страдали от несварения, а машина, прошедшая сотню километров, шла буквально на честном слове. Сломалась какая-то деталь, и шофер через резиновый шланг подключил бензин из бочки, стоящей в кузове машины. Но мы ехали домой, и эти огорчения были мелочью по сравнению с тем, что происходило на протяжении всей поездки. И всё же мы все были довольны тем, что увидели, и той работой, которую провели.

В дальнейшем театр выезжал неоднократно и в южный Дагестан, и в горные районы, достигая заоблачных высот, и я никогда не слышал, чтобы кто-то выражал свое неудовлетворение — всё компенсировали природа, люди, горское гостеприимство. Значительно чаще мы выезжали в Кизляр, Кизлярский, Крайновский и Тарумовский районы. Это были гастроли особенно не запомнившиеся, с переменным материальным и художественным успехом. Тяжелые дороги, плохие клубы — всё это оставило досадный осадок. Ведь мы были в Краснодарском крае, какие там в селе дворцы культуры! А на Ставрополье! Дагестану ещё долго придется тянуться, чтобы достигнуть уровня состояния культпросветучреждений своих ближайших соседей.

Гастроли в районы республики нужны, жители села имеют право смотреть спектакли «первым экраном».