Эпоха птеродактилей

Елена Александровна Усачева, российская писательница, работающая в жанре детской фантастики.

Профессиональную карьеру Елена Усачева начинала в качестве сценариста детской телепрограммы «Спокойной ночи, малыши», одновременно преподавала русский язык и публиковала статьи в печатных изданиях «Мир новостей», «Российская газета», «Литературная газета».

Её пьесы, сценарии, комиксы печатаются в журналах: «Начальная школа. Первое сентября», «Детский театр», «Мурзилка»; в газете «Пионерская правда». Она автор сценариев к известному анимационному сериалу «Фиксики» (серии «Протез» и «Цепная реакция»). Совместно с Э. Веркиным она написала сценарий к детскому полнометражному фильму «Улица победителей» (по повести Э. Веркина «Т-34. Памятник Победы»).

Елена в третий раз участвовала в Дагестанской книжной ярмарке «Тарки-Тау» и продолжает радовать наших детей своими книгами. Возможно, она придумает и напишет сценарий или комикс на дагестанскую тему, а пока писатель предложила для журнала небольшой «эксклюзив» —отрывок из новой повести.

Елена Усачева, Москва

                      

Эпоха птеродактилей

Отрывок из повести

— Самолёт! —пронёсся крик через лагерь. — Васюки нашли самолёт!

— Где? — вылетел из палатки Егорыч. Он уже был в куртке и сапогах, как будто знал — сейчас что-то произойдёт, а поэтому сидел у входа, обулся.

— Где? — полез следом за ним Сергун. — Вот чёрт! —Его лохматая голова тут же скрылась, из-под тента полетели ботинки.

— Где, где! — Тощий высокий парень из отряда Клинов запустил пятерню в волосы, словно пытался остановить разбежавшиеся мысли. — Где искали, там и нашли. В болоте.

— Настоящий?— подтянулись из своей палатки девчонки. —Когда успели? Чей?

— Никто ничего пока не знает! — Парень взмахнул руками, мол, некогда. —По рации передали. А тут связь плохая. Ничего не слышно! Трещит только.

И побежал за остальными.

— Сами всё узнаем! — крикнул ему вслед Егорыч.

И все как-то разом помчались из лагеря, раскачивая палатки, задевая колышки и тенты.

— Зина! Зина! — канючила отставшая Соня.

—Вы куда?—запоздало выглянул из своей палатки Олег Павлович. — Стоять! Ленц! Куда?

В ответ звякнула потревоженная постромка.

— Стоять! — рявкнул Олег Павлович на задержавшегося Егорыча. — Куда?

Егорыч смотрел спокойно.

— Там самолёт! Самолёт!

— Бежим! — выскочил из палатки Сергун.

— Ну и что — самолёт! — кричал Олег Павлович. Кричал и понимал, что его всё равно не слышат. — Нельзя!

Егорыч попятился, а потом развернулся и побежал, стараясь не слышать крики руководителя. Он ещё оглянулся на бегу, развёл руками: извини, мы должны быть там, должны! И прибавил ходу.

Последние звуки затихли, в тишине затараторила пеночка.

— Бардак, а не отряд! — в сердцах выкрикнул Олег Павлович. — Никакой дисциплины. Побежали они. Лоси!

Олег Павлович, руководитель отряда «Поиск» Весенней Вахты Памяти, расхаживал между палатками. Зелёная походная куртка распахивалась, когда он резко поворачивался. Зелёная кепка с большим околышем приминала буйные светлые вихры. Круглые очки сползли на кончик носа. Он прислушался к эху собственного крика, вгляделся в невысокие ёлочки, в уходящую на взгорок дорогу.

В дорогу, по которой только что убежали его бойцы.

— Нет, ну ты посмотри! — вновь зашагал Олег Павлович по лагерю, безжалостно поддевая армейскими ботинками разбросанные миски. — Побежали они! Самолёт… Какой самолёт? В лучшем случае часть кабины. Нет там никакого самолёта! Откуда здесь самолёт? Поймаю Егорыча, уши надеру, чтобы неповадно было удирать.

А у самого в голове билось: «Самолёт, самолёт, неужели самолёт?» И хочется тоже бежать туда. Потому что никто никогда не надеялся найти целый самолёт. Таких сейчас почти не осталось.

— Проверять же надо! А если там бомбы неразорвавшиеся? А если там гранаты остались? Это же болото! Сохраняется, как будто вчера положили. А они понеслись.

Олег Павлович глянул на дорогу. Щёлкнул пальцами.

— И Егорыч этот! Я кому говорил? Кто у меня инструкцию читал? Кто у меня обязательство подписывал? Я им устрою поиск. Они у меня так поищут! Каждый миллиметр руками переберут. Побежали они! Лагерь бросили!

Тяжёлые ботинки крошили ветки и шишки.

— Нет, это уже ни в какие ворота! Самолёт! Откуда самолёт?

«Тень-тень-тень», — заволновалась птичка.

— Это правда?—Из крайней палатки с ярким оранжевым тентом выглянула полноватая круглолицая Маша Котова. На голове у неё была красная бандана с белыми узорами.

— Конечно, нет!— повернулся к ней Олег Павлович. — Здесь танки, а не самолёт! Танки! Танк они нашли! Понятно? Танк!

— Танк? Тот, что искал Лямбовский?

Маша выползла из-под полога, повозилась, устраивая под собой куртку, приготовилась слушать.

Олег Павлович посмотрел на Машу вопросительно.

— Котова, ты чего?

— Ничего, Олег Павлович, — смутилась Маша, и щёки её залил густой румянец.

— А раз ничего — тогда вставай! — раздражённо скомандовал руководитель.

Встать Маша не успела. Из-за ёлок появились люди.

— Клины идут, — тихо произнесла Маша.

Взгляд Олега Павловича стал злее, он ещё больше ссутулился, упер руки в бока.

От деревьев шли двое. Невысокий худой руководитель отряда «Память» Ванечка и почти на голову его выше тяжёлый угрюмый боец Стас Перфильев с двумя, как будто игрушечными, вёдрами в здоровенных ручищах.

— Мы за водой, — выдвинулся вперёд Перфильев и тут же споткнулся о корень.

— Ну так идите! — сердито разрешил Олег Павлович.

Перфильев тяжело пошёл, задел тент, качнул вёдрами, удерживая равновесие.

— Тропинку потерял? — рыкнул и без того злой Олег Павлович.

— Да я тут… — смутился Перфильев, отступая.

Ванечка с ухмылкой смотрел на невольный танец. Пока пара колышек от палаток не будет сломана, Перфильев через лагерь не пройдёт.

— Ты ещё костёр снеси! — посоветовал Олег Павлович, на что Перфильев горестно развёл руками, задев ведром за ёлку. Долго, мучительно выдёргивал дужку из хвойных лап.

— Чего у тебя? — Ванечка осторожно поставил свой котелок на землю.

Олег Павлович глянул на опустевший лагерь — четыре палатки, вяло колышущийся над костром тент, ёлки, дорога, накатанная машинами, кусты, тонущие в жухлой длинноволосой траве.

— Всё нормально, — буркнул Олег Павлович.

— Про самолёт слышал?

Ванечка издевался — жаждущие новостей как раз через его лагерь и пробежали. Как будто он не видел, кто это был. Как будто не он дал разрешение своим идти туда же, смотреть.

— Брехня. Какой самолёт? Дядь Саня говорил — танки.

Перфильев рванул запутавшееся ведро, затрещала ёлка.

— Да что же ты? Подожди! — полетела к Перфильеву Маша. Она не успела обуться, поэтому мелко переступала, накалываясь на иголках и шишках. — Не дёргай.

— Самолёт — это круто, — протянул Ванечка, закуривая. — Самолёта у нас ещё не было.

— Да какой самолёт? Откуда?

Ваня посмотрел наверх. Ранние облака ещё были темны и ленивы.

— Оттуда. Ты читал донесения? В ночь на второе ноября бомбили Высокиничи, там стояли колонны танков. В ответ был мощный зенитно-пулемётный огонь. Летели на Троицкое. Девять вылетов, каждый по сто килограммов бомбовой нагрузки. Эскадрилья У-2.

— Дерево! Ничего не осталось!

— Кабина, пилот, сталь, боекомплект. Может быть, и пулемёт. Олег, там болото. Болото хорошо сохраняет.

— Странно, что утром нашли, — пробормотал Олег Павлович, копаясь в карманах. Достал замусоленную конфету, стал разворачивать фантик. Бумажка не отходила, прилипла. Олег Павлович поддевал ногтем, но промахивался. — Они, что, всю ночь бегали с металлоискателями? Не спалось им?

Ванечка молчал, медленно курил.

— Что они могли ночью найти? — Конфета полетела на землю.

— Найти могли вчера. Рассказала Наташа. Она утром прибегала — заблудился у них кто-то, спрашивала, не выходили ли к нам. У тебя никого не было?

— Только призраки. У меня есть боец, специализирующийся на нечисти.

Олег Павлович сунул руки в карманы и посмотрел на Котову. Маша возилась с ведром Перфильева, высвобождая его из плена веток.

Раздражение уходило, становилось всё равно.

— Призраки и у нас бродят, — согласился Ванечка. — Наташа искала мужика здорового.

— В посёлок подался от бескормицы.

— Может быть. — Ванечка помолчал, глядя на Перфильева — боец его замер, как будто основным его заданием было освободиться от еловых лап, а потом немножко постоять. — Если самолёт, то достанут его к зиме, когда всё замёрзнет. По частям уже. Чтобы вытаскивать целиком, подъёмный кран нужен. Его в наши дебри не затащишь.

— Дуракам везёт, — устало произнёс Олег Павлович. — Первое ноября… Здесь были немцы. Они уже взяли Малеево. Регулярные войска, танковая группа Геппнера. Они видели, как падает самолёт, и прочесали этот район. От техники ничего бы не осталось.

— В ноябре ещё была грязь. Танки никуда пройти не могли, — Ванечка как будто убеждал Олега Павловича в том, что он и так хорошо знал. — Немцы никогда не любили ходить в лес. Они его боялись. Летали на небольшой высоте. Если пилот выжил, то сразу ушёл к своим. Тут партизаны вовсю орудовали.

Ванечка махнул вдоль дороги.

Да, партизаны были. А ещё было много разбежавшихся бойцов. Лес. Поздняя осень. Темно.

— А если не выжил?

— То никуда не ушёл. Это не разведчик. Это обыкновенный биплан. Сбросил бомбы и улетел домой. Он не вёз тайные документы.

— А этот… лейтенант госбеса, как его там… — вспомнил Олег Павлович, — писал в дневниках, что пятого ноября здесь был бой. «Мессершмитты» с нашими истребителями столкнулись. И один самолёт был сбит. Его потом не нашли. Ближе к вечеру уже дело было.

Ванечка пожал плечами.

— Ну вот, вот, — ласково приговаривала Маша, обирая хвоинки с широких плеч Перфильева. — Ну, что ты?

— Стас! Давай за водой! — скомандовал Ванечка, подхватывая свой котелок.

Перфильев закивал, закивал, отступая к дороге. За ней хорошая тропа к ручью. Идти надо было осторожно — натоптали, глина разъезжается под ногами. Но Перфильев осторожным не был. Скрипнули дужки вёдер. Хлюпнула глина, принимая массивное тело.

— Вёдра отмой! — крикнул Ванечка и без перехода продолжил: — Два экипажа были обстреляны зенитной батареей. Шесть самолётов. Один не вернулся. Он тут упасть не мог, что ли? Или, вон, твой истребитель?

Олег Павлович нервно щурился, глядя в сторону Машиной палатки: девочка неловко обувалась, прыгая на одной ноге. Ветка, за которую она держалась, хрустела и ломалась.

— Конечно, мог! — Олег Павлович погладил ствол берёзы, около которой стоял, поддел разлохматившуюся белую кожицу коры, потянул. — Здесь что угодно могло быть! Но дядь Саня говорил — танки. Сам видел, пацаном лазал. Несколько танков, оружие, гранаты. Где всё? Третий день ходим — пусто. По донесениям танковая группа Геппера пробивалась через лесной массив. В ответ взвод КВ через Воронцовку шёл на Малеево. 17 ноября бои в лесном массиве в районе деревни Вязкое! Это же здесь!

Олег Павлович сорвал длинную берестяную полосу и принялся кромсать её в тонкую лапшу.

— Так это же хорошо, Олег! Всё убрали, всех похоронили. — Ванечка докуривал. Сухие морщинки собрались в уголках глаз. — Не могли же это всё так просто оставить. Конечно, убрали!

— Да ну тебя! — Береста липла к пальцам. — Что ты лукавишь? Твои вчера приходили, хвастались.

— Это Власов, — лениво отозвался Ванечка. — Ты же знаешь Власова.

Власова знали не только в объединении «Ветер». У Власова был нюх на правильные места. За три дня отряд Ванечки поднял несколько осколков, магазин от автомата, гранаты, каску, обнаружил укреплённый обвал окопа. Нашли захоронение. Три бойца.

Олег Павлович злился — он выбрал неправильный квадрат. Он пошёл против донесений и карт. Уговорил Егорыч — он уже несколько лет бредил танками. А карты? Что карты? Карты часто путались и противоречили друг другу. Олег Павлович послушал людей. Поэтому его бойцы работали в лесу, вдоль ручья, где было больше всего воронок. Старые, затянутые травой и землёй, они легко находились между деревьями. Свежие, расковырянные чёрными копателями. И пусть сводки не упоминали ни о каких сражениях в этом районе, они всё равно искали здесь.

По рассказу местных, танки шли лесом от Екатериновки через Воронцовку в Вязкое. Остановились здесь, приняли бой. Стояли потом у самого Вязкого. Напоролись на болото. Командир 49-й дивизии требовал «обеспечить вылетами авиации». И она прилетала. В бодрых отчётах командира ночной эскадрильи У-2 только успехи. Сброшено 1100 килограммов осколочных бомб за ночь. Но нигде нет информации, что самолёт упал именно сюда.  Дядь Саня говорил, пару десятков лет после войны танки стояли, гнили, мальчишки бегали играть, собаки из леса возвращались с костями. Человеческими.

Около болота, где лагерь Васюков, в сорок первом стояла знаменитая 415-я Дальневосточная дивизия. Та самая, что в первом же бою 19 ноября 1941 года разбежалась по лесам. Дивизия, которую потом долго собирали и переформировывали. По документам около болота прошёл небольшой бой. Где-то там перед строем расстреливали дезертиров. Закапывали убитых без табличек и смертных медальонов. Долг родине они не отдали. Родным писали о трусости в бою. Этих тоже нужно искать. Каждый воевал, как мог. Бояться на войне — вполне естественное чувство.

Васюки меряют пузырящуюся жижу сапогами, уже два металлоискателя затопили.  Но им ничего, подготовка серьёзная. Заехали на КамАЗе. В лагере для них всё устроено: едят за столом, сидят на стульях, слушают радио от дизеля. Рации постоянно заряжают. И вот им — самолёт. Ванечке тоже везёт, у него Власов с его удачей. Он работает чётко по картам.

Власов ещё вчера похвастался, что нашёл медальон. Медальон! Значит, рядом боец. Значит, они нашли место боя.

А его бойцы только консервные банки выковыривают да майских жуков будят.

Но Егорыч продолжает верить, что здесь должны быть танки! Не вымышленные, как на Малеевском поле, а самые настоящие. Те самые, что видел в детстве дядь Саня. По бумагам выходит, что в Малеево было танковое сражение, лоб в лоб, но сколько ни искали, ничего не нашли. Значит, ошибка по документам. Сражение было, но не на Малеевском поле, а чуть южнее, в лесу. Вот в этой низинке.

 Две колонны танков встретились на лесной дороге. Подморозило. Грязь, что топила танки и с той, и с другой стороны весь октябрь, застыла, можно было пройти. И вот они прошли. Прошли и встретились. Местные подтверждают. Скорее всего Т-II против наших лёгких Т-26, бронирование полтора сантиметра. Пробивается, как картон. Т-II тоже был тонок. Те же полтора сантиметра. Жги — не хочу.

А во всём виноват Егорыч. Если бы не его убеждённость, что танки есть, они бы здесь не сидели.

— Дал бы ты нам Власова напрокат. А то домой пустыми поедем, — мрачно попросил Олег Павлович.

— Ему на чужую территорию нельзя, — усмехнулся Ванечка. — Дар потеряет. Это как с колдунами. Стоит шагнуть за чужой порог и начать что-то не то делать — всё, теряет силу.

Оскальзываясь на мокрой глине, из овражка поднялся Перфильев.

Олег Павлович бросил изжёванную берёзовую кору, выпрямился, позвал нарочито громко:

— Маш! Пошли за водой. Завтрак поставим.

— Так ведь наших ещё нет.— Маша застыла с гребёнкой в руке.

— Что ты говоришь! Кто не успел, тот опоздал! Через час выходим на работу! Все.

— Пять километров туда, пять обратно, — Ванечка грустно посмотрел в свой пустой котелок. — Завтрак остынет.

— А я их и не отпускал! — хохотнул Олег Павлович, проходя через лагерь с двумя большими чанами — для каши и для чая.

— Да куда ж ты! — жалобно воскликнул Ванечка. Перфильев, высоко задирая вёдра и расплёскивая воду, освобождался от очередной ветки.

Сквозь жёлтую, прибитую уходящим снегом траву тянулась молодая зелень. Раскинула упругие листочки травка со смелыми жёлтыми цветочками. Весенний широкий ручей намыл высокий обрывистый берег, наломал деревьев. Подмытые корни не держали. Неустойчивые осинки с берёзками нападали, сделав множество мостиком. Глина под ногами неприятно чавкала, морозила ноги сквозь ботинок. Песчаный край обсыпался, оголяя корни. Голые стволы уходили в небо, истончались иголками в свете поднимающегося солнца. Последний день хорошей погоды. Дальше обещают дожди. Успеть бы что-нибудь сделать.

В этом году они чуть опоздали. Через лес уже прошли чёрные копатели. На дороге остались ямки пробных шурфов. В лесу как раз в присмотренной ещё осенью воронке листва раскидана, перекопано, как будто грядку к посеву готовили. Что-то нашли. Ведь что-то же искали здесь? На что-то металлоискатель пискнул?

Поисковики пытались говорить со старателями, работавшими на поле около деревни. Как только проехали первые колхозные трактора, готовящие землю под посадку, появились двое мужичков с металлоискателями. После войны за деревней хоронили немцев. До сих пор находили кресты и пуговицы со свастикой, эмблемы.

Старатели врали, показывали мину. Поле не раз перекопано трактором, не могло здесь быть мины. Егорыча затрясло, когда он увидел ржавый край, впадинку бойка. Мина была пустая, без взрывателя. Иначе бы ее так не таскали. Но Егорычу не объяснишь. Его при виде оружия клинит. Сейчас уже, наверное, ныряет в болото, чтобы только прикоснуться к самолёту. Пять километров — это, конечно, никакой не час. Пять километров он за десять минут пробежит, лишь бы увидеть.

Олег Павлович остановился на урезе ручья, оглядывая унылый осинник. Земля была полна воды, подопревшие листья пружинили, трещали под ногой сучья. От воды несло холодом, пахло болотистым застоем. Ещё немного, и река уйдёт в землю, оставив после себя тягучие запруды да впустую перекинутые с берега на берег стволы осин. А когда-то река были приличной, на всё лето хватало. И наверняка имела своё название. Течёт от Воронцовки, а может, и от Тарутинского заказника. Какая-нибудь Воронка. Во время войны она точно была. Лесная река. Ориентир.

Летом здесь, наверное, грибы собирают. Маслята. А на этих пнях появляется россыпь опят. Сначала вяленькие, летние, а в сентябре ядрёные, осенние.

Водомерки прыснули ближе к берегам, уворачиваясь от острого края котелка. Вода была чуть желтоватой — речка домылась до железа.

Ванечка с Перфильевым ушли – их лагерь стоял выше на поляне. Разрабатывали они взгорок, упирающийся в поле. По картам — и поле, и лес — всё осталось в прежних границах. Кромка леса — это всегда хорошее место, чтобы спрятаться, чтобы успеть окопаться… На опушке леса расстреливали. В октябре-ноябре сорок первого тут расстреливали много. Неопытные бойцы, ещё не умеющие воевать, в панике бежали, так и не научившись этому искусству. Командиров тоже расстреливали. А потом закапывали на таких вот опушках, без отметок и торжественного салюта.

Война не закончится, пока последний боец не будет похоронен…

Чёрт! Они тоже были бойцами. Такими, как есть, но бойцами.

Олег Павлович поставил котелки у костровища, резко присел на корточки, выгоняя из головы неприятные мысли.

Ничего. У них тоже место хорошее. Болото — это немцы. Немцы ему не нужны. Дядь Саня чётко показал на карте — тут. Тут он мальцом играл с другими деревенскими. Были танки. Были останки. Было ржавое оружие. Что-то растащили. Что-то приспособили в хозяйстве. А что-то ушло в землю. И это что-то они найдут.

— Олег Павлович! — выскочила из своей палатки Маша. — А давайте мы сегодня сделаем рис, а не манку.

Котову уже хотелось пристроить к какому-нибудь делу, а то она замучает своими предложениями.

— Иди, мешать будешь, — поднялся Олег Павлович, ногой отодвигая сваленные дрова. — Я позвоню Васюкам, чтобы гнали наших домой.

Маша взяла протянутую ложку, радостно покивала и, как всегда, с небольшим опозданием сообразила:

— Как же они самолёт доставать будут? Он же большой!

— Не будут, — усмехнулся Олег Павлович. — Попрыгают вокруг него, пошумят и оставят. — И в сторону уже добавил: — Только время потеряют. С тем же успехом они могут найти немецкий блиндаж и ящик шнапса. Если что — я у себя.

Он прошёл через палатки, раздвинул ёлочки и оказался около землянки.

Ладно она была устроена. Весенние воды размыли скат, углубив лог. Или тут что-то зачем-то рыли. Или от войны осталось. Ложбина. Длинная. Глубокая. Песок хорошо копался и утрамбовывался. Несколько жердей, еловые ветки сверху, одеяло на входе. В землянке сделали лавку, некое подобие стола. Столешницу взять было неоткуда, а возиться с толстым стволом, чтобы вырубить из него поверхность, недосуг. Приспособили найденное бревно, подперли камешками, чтобы не каталось. Вбили в стенку полочку.

Каждый уважающий себя отряд должен иметь полку с трофеями. Это как примета. Нет полки — нет добычи. Добыча появляется, как только появляется полка. Вот и у них уже кое-что стоит. Гильзы от линейной винтовки и немецкий патрон. Это нашли в первый же день. Сергун руками вытащил. Гранату пришлось отбирать у Егорыча. Попалился парень на пустяке — слишком радостный ходил, аж светился. И карман был оттопырен. За спрятанную гранату получил по шее и на сутки работу отвальщика.

Олег Павлович усмехнулся, представив Егорыча, шагающего с фанерным крылом самолёта на плече. Этот может стащить, что угодно. Потом не докажешь, что не его.

Рация шипела и плевалась треском. Показалось, что птицы радостней загалдели, услышав непонятые звуки. Васюки не отвечали. Конечно! Все сидели у болота и делили обшивку ещё не вытащенного самолёта.

А если в кабине кто-то остался? Вот ведь дьявол! Там и документы! Там и карты. Прав Ванечка. Это болото. Оно всё сохраняет.

Олег Павлович зло надавил на кнопку рации и вышел на свет. Всё стало нервировать своей неопределённостью.

Над головой заработала кукушка.

Маша пританцовывала у костра, готовая сыпать крупу и мешать, мешать, мешать. Чтобы не подгорело. А то потом отскребать, отмывать…

Вода в котелке забелилась, зашипела и дрогнула. Вибрация ударила в подошвы. Птицы замолчали. Слабо грохнуло. С деревьев посыпалась шелуха.

— Это обвал? — присела на корточки Маша. Она расставила руки, балансируя, словно боялась упасть. Или пыталась прикрыть собой ещё не закипевшую воду.

— Какой обвал? — рявкнул Олег Павлович. Он бросился обратно к землянке, рванул одеяло. Рация прыгала в пальцах.

— Васька! Васька! Приём!

Рация отозвалась шипением и гулом. Пробивались инопланетные голоса.

Олег Павлович хлопнул себя по карманам, достал сотовый. Связь в лесу почти не ловилась. Её надо было бегать искать. И Олег Павлович побежал. Дорога скакнула вверх-вниз, корни мешали. Связь изобразила неожиданные четыре рисочки. Тренькнул сигнал соединения. На экран выплыл портрет Василия — широкое лицо, очки, недовольно поджатые губы, чёрные, стоящие дыбом, волосы.

— Что там? — крикнул Олег Павлович, пропуская приветствия.

— А что там? — отозвались спокойно. — А там — ничего.

— Живы?

— Смотря, кто, — ответили после короткого откашливания.

— Кто? — Голос Олега Павловича сорвался. Он почему-то представил улыбающегося Егора. Как он лежит на земле. Как…

— Я и говорю, что ничего от завтрака не осталось. Приходи собирать макароны с ёлок.

— Какие макароны?

Лес кружился. Ёлки, ёлки… При чём тут ёлки?

— Это твои?

— Да что там у вас произошло?

Васёк выдержал паузу.

Актёр недоделанный. Так и виделось, как он стоит, красуясь перед всеми, как трогает прикреплённый к поясу штык-нож. Как недобро улыбается.

— Костёр рванул, — сообщил Васёк. — Представляешь? Сам по себе. На ровном месте. И теперь все макароны висят на ёлках, а остатки котелка вмурованы в дуб. И знаешь, чего на этих деревьях не хватает?

Голос Васька был ровный, спокойный. Только слишком чётко произносимые звуки выдавали в нём ярость.

— Чего? — не догадался Олег Павлович.

— Твоих бойцов. Я бы их с удовольствием развесил рядом.

— С чего ты взял, что это они?

— А кто?

— Василий! Ты видел, что это мои? Тебе своих весельчаков не хватает?

— Олег, что ты несёшь! Пока не пришли твои, у меня ничего не взрывалось. Ни разу! Даже патрон не бросили.

Олег Павлович мысленно выдохнул. Василий всё валит на Егора, чтобы самому не нести ответственность. Об этом ведь придётся писать в отчёте — произошёл незапланированный взрыв, самопроизвольная детонация. Кто виноват? Конечно, самые мелкие, бойцы отряда «Поиск». Потому что несознательные, потому что безответственные, потому что маленькие. И нечего им делать в поиске. Не для них эта работа. Василий всегда выступал против формирования детского отряда. А теперь мог вполне и подстроить доказательство того, что на сборах был прав. Детей на поиск брать нельзя.

А произошло всё, скорее всего, так. Васюковские шутники могли дождаться Егора, чтобы потом всё спихнуть на него. Известно, что Лямбовский псих до оружия, что половина всех происшествий происходит при его участии. Здоровым парням тоже хочется порезвиться. Бросить патрон в костёр и посмотреть, что будет. И никого не трогает объяснение, что разлёт осколков никогда нельзя контролировать, что ищущий пулю, её словит. Всех водили на полигон, показывали, как взрывается мина, как граната. Все ходили на стрельбища. Каждый держал в руках винтовку Мосина, пистолеты, кому-то даже повезло стрелять из пулемёта Максима. Нет, всё равно каждый год кто-нибудь щекочет себе нервы, проверяет удачу на сопротивление. Иногда нажим оказывается сильнее. И тогда льётся кровь, звучат крики и заверения, что больше никто никогда… Кто потом эти заверения вспоминает?

— Ладно, я разберусь, — пробормотал Олег Павлович, давая отбой.

Главное, все целы. Целы. Котелок? С котелком они решат вопрос. Завтрак… завтрак… Почему макароны? С чего они вдруг на завтрак стали делать макароны? А! Не делали. С вечера остались. Или грели, или рядышком стояли. А кто-то подошёл и бросил.

Снова представилась довольная морда Егорыча. И тут же захотелось по ней врезать. Чтобы вернуть картинку — улыбающийся и мёртвый. Потому что только мёртвый Лямбовский никуда не полезет. А живой если и полезет, то не на такое. Не дурак. Пять лет в отряде. Дед воевал. Дед сто раз рассказывал. Три года назад почти на его глазах рванула мина, парень остался инвалидом. Нет, Егорыч не мог. Он безбашенный, но не настолько. Его конёк — мелкие шалости, чтобы было весело. Получать оплеухи — это не для него. За взрыв не просто выгоняют из отряда. За взрыв забрасывают на планету Тау-Кита без шансов вернуться когда-нибудь на Землю.

Олег Павлович выдохнул, шевельнул плечами, прогоняя напряжение.

А почему именно Егорыч с Сергуном? Там были Клины. Там были девчонки… Эти что угодно творят с невинными лицами. На мелких всё свалить — удобно. Нет, это не Егорыч. Будь это он, Василий бы уже сюда мчался на своей «буханке» и, даже не слушая объяснений, всех бы утопил в болоте.

Олег Павлович отмахнулся от еловой ветки.

В конце концов, это могла быть случайность. Почему нет? Друзья рассказывали — прошлым летом в Крыму подорвались байкеры. Просто поехали отдохнуть, просто остановились, разбили палатки, запалили огонёк. Через два часа костёр рванул. Снесло палатку, убило двоих. Для приготовления ужина выбрали место на бомбе. Может, там какое углубление было, удобное для костра?

Углубление. Под осиной, старой, уже погнутой осиной чётко просматривалась ямка. Так бывает, сначала что-то закапывают, а потом почва проседает. Особенно когда закапывают тело.

Пнул мыском ботинка, упёрся в дёрн. Надо копнуть. Проверить аппаратом.

Сюда бы Власова. Он нюхом чует добычу. Уже какой год. Началось у него это с паники. На первой вахте Гера Власов заблудился. Как будто увёл кто. Шёл в лагерь по тропе, всё нормально. Потом как будто окликнули: «Э-ва!». Власов повернулся, сделал шаг, другой и тропу уже не нашёл. Кружил, всё казалось, что в спину дышат, падал несколько раз. Одно место тянуло к себе, рядом с сосной. Он от неё, а потом, глядь, рядом стоит. Он снова — прочь. Два шага — вернулся. Еле выбрался. Утром отправился место проверить, нашёл бойца. Дерево выросло, корнями кости растащило, рубить пришлось. Собрали, узнали имя. Везёт… Везёт Власову.

Олег Павлович оторвал запасную ткань с куртки, повязал на ветку.

Чутью надо верить. Чутьё не подводит. Власов тоже так делает. Ходит по участку, оглядывается, отметки делает, а потом уже возвращается. Знать бы какие у него метки да с лопатой туда. Говорят, чужая удача другому — только горе. Но это лишь говорят. Никто бы не отказался воспользоваться чужой удачей.

— Ну что? — Маша взволнованно тёрла ладошки, платок на голове съехал на ухо.

Надо было держать лицо, и Олег Павлович изобразил раздражение:

— Вернутся, я им уши поотрываю.

– В костёр что-то бросили?

Зашипело, потянуло горелым. Каша совершила теплообмен, уменьшая огонь.

— Ты за своим костром следи! — Олег Павлович отобрал у Маши тяжёлый котелок — она его схватила, чтобы больше не убегало. — Может, это и не они бросили. Толпа толпилась. Могло и своё что рвануть.

— Конечно, не они, — торопилась Маша, тряся рукой — обожглась. — Чего сразу они? Там Клинов ещё сколько было. И Власов туда пошёл. А он, знаете, какой?

— Какой? — Олег Павлович повесил на освободившееся место над костром котелок с водой для чая.

— Я сама видела, — доверительно зашептала Маша. – Он чужую удачу не любит. Так злится, так злится…

— И так злится, и сяк злится, — усмехнулся Олег Павлович, поправляя очки. — Следи за чаем. Наши придут, позови.

Олег Павлович почти ушёл, когда услышал тихие Машины слова:

— А ещё он чужую удачу снять может.

Остановился, похлопал себя по карманам. Вроде ничего день начинался, чего всё вдруг так повернулось?

— Это как? — спросил устало.

— А вот так. Кто-нибудь сядет вечером у костра, станет рассказывать, что место хорошее разрабатывает, находки есть. Власов тогда подойдёт к нему, руку на плечо положит, как будто похвалил. А тот человек придёт утром на участок — и больше ничего не найдёт. Это Власов так с него удачу снял.

Если бы всё было так просто, то Власова давно бы уже брали в аренду, как футболистов клубы. Но этого не происходит. Власов остаётся среди Клинов, с ленивым Ванечкой …

— А что на следующий день с Власовым происходит? — уточнил Олег Павлович. — Когда становится понятно, что он удачу снял?

— Ничего, — пожала плечами Маша, сосредоточенно глядя на поварёшку.

Есть, конечно, уже хотелось, но правила нужно было соблюдать — все вместе, значит, все вместе.

Маша с улыбкой облизывала ложку. Молочная рисовая каша. И сахара не пожалела. А если черпануть со дна, где появились уже коричневые шкварки…

Нет, все вместе.

Над головой забормотал дрозд. Что-то они в этом году… Хуже кукушек. Эти тоже стараются. Но дрозды, засранцы, с пяти утра начинают свои разговоры да переливы…

Олег Павлович вытащил из рюкзака офицерский планшет, откинул хлястик, развернул. Хрустнула старая свиная кожа. Карта у них в этом году хорошая, подробная. Да и с дядь Саней повезло. Последнее время местные редко когда помогают поисковикам. Все стали равнодушными, только о себе думают. Ещё и чёрные копатели стараются. А в этой деревне их сразу на дядь Саню вывели. Ещё когда только разговор про карты зашёл. Местный егерь. Больше того — потомственный. Отец его здесь егерем был, воевал. Из деревни на фронт ушёл, в деревню вернулся. От отца, Герасима Семёновича, дядь Саня каждую кочку в лесу знал. Деревня Вязкое оказалась забавной. Столько сведений они никогда не получали. А ещё карту. Очень хорошую военную карту с отметками.

Олег Павлович провёл пальцем по линии высот, по значкам. Да, болото раньше было больше. И ручьи повсюду текли. За деревней. Вот тут в низине. Вот Васюковское болото. Вот танковая низина, где они сейчас стоят. А вот опушка. Немцы шли отсюда, с востока и юга, разом. Их не пустили в Тарусу, остановив у Алексина, но они обошли, они рвались на Варшавское шоссе, чтобы по большаку за пару часов добраться до Москвы. Их задержали у Протвы. Деревня Вязкое несколько раз переходила из рук в руки. 1285-я стрелковая дивизия против второго танкового корпуса четвёртой танковой армии. Немцы переправились через реку, прошли деревню и через лес рванули к Малеево. Их держали. Их не пускали. Жуков категорически приказывал не сдавать позиций. От немцев шёл опытный XIII армейский корпус, а против них поставили Первую дивизию Московского ополчения. Только-только пришли из Москвы. Оружия на всех не хватало. Сдали Воронцовку и Малеево. Стояли в близкой Екатериновке. И снова дрались за Малеево. Там удобные поля, широкие, есть где развернуться.  Месяц шли сражения. Деревню не восстановили, на поле потом десять лет подрывались колхозники. Кости находили при каждой вспашке. Потом поле забросили. Сейчас там трава. Просто трава, просто земля, просто лесная опушка. Тамошние поисковики всё перелопатили, организовали мемориал, поставили стелу. Был здесь и партизанский отряд. Но это туда, дальше на запад. Первую дивизию ополченцев потом переименовали в 60-ю дивизию. И она ушла воевать с регулярными частями.

А в этой лесной низине… в низине шли постоянные бои. Около деревни осталась линия окопов с выходом пулемётных гнёзд. Высокий берег перед заливным лугом… С него хорошо просматривается долина, неширокая река и мягкий подъём другого берега. Гильзы там находили только русские, значит, стояли свои, отстреливались.

Немцы докатились до Серпухова, согнали местных жителей по деревням, начали формировать отряды для отправки на запад, но не успели. Октябрь, ноябрь, декабрь сорок первого, и фашисты покатились обратно.

Передовая. Всё правильно. Они непременно найдут.

В надрывную песню зяблика ворвались скрежет и бряканье железа. Так, наверное, скрипел средневековый рыцарь, когда скакал на своём закованном в железо коне.

Вот и сейчас конь был железный, громыхал всеми своими железками. На раме полустёртая наклейка «Украина». Всадник был лохмат и не умыт. Вытянутое бледное лицо, болезненные мешки под глазами, морщинки, потрескавшиеся губы и горящие неизменным азартом глаза.

— А чего?

Димка спрыгнул с велосипеда, несколько шагов пробежал ещё по инерции, не сдерживая ход железного скакуна.

— Чего?

Рубашка и куртка на нём были расстёгнуты, кроссовки надеты на голую ногу. Видно, парень торопился. Вряд ли услышал взрыв — до деревни было далеко. Просто почувствовал: что-то произошло.

— У вас чего?

Димка оглядел тихий лагерь, лицо его стало скучным — понял, что приехал не туда. Дёрнул велосипед, собираясь развернуться и мчаться дальше.

— Они сейчас вернутся, — остановил Димку Олег Павлович и тут же соврал: — Егорыч просил подождать. У них там взорвалось что-то.

— А чего? — сверкнул щербатой улыбкой Димка — его догадки оправдывались. — Рвануло?

— У болота мину обезопасили.

— А я думал — чего… — разочарованно протянул Димка: опоздал, не увидел. — Сразу сюда. А болото чего? Как там?

— Никак.— Олег Павлович старательно делал серьёзное лицо, чтобы Димка не сорвался и не уехал на болото. Этого дурака ещё там не хватало. — Всех наших поставили в защитный кордон в пятистах метрах. Никто ничего не видел. Они уже возвращаются.

— Жаль. — Димка поглядывал на дорогу, размышлял. — А слышал, да, как в городе было? Там тоже мину нашли. Прямо у остановки, под берёзой. Снег сошёл, а она — вот. И чего? Полицию вызвали. Парня поставили, пока не приедут. Ехали два дня. А парень, чего, стоял.

— Под честное слово? — усмехнулся Олег Павлович.

— А кто его знает.

Димка оглядывал поляну, цеплялся взглядом за палатки, за брошенный сапог, за лопаты, за горкой лежащие плащ-палатки, за костёр, за рассыпанные миски. Шмыгнул носом.

— А чего, скоро Егорыч-то?

— Пять минут. Просил не расходиться.

— Ага.

Димка аккуратно поставил велосипед под ёлку, вытер о штаны руки, ладонями, по-взрослому, пригладил волосы и осторожно сел на бревно у костра. Покосился на дымящийся котелок, снова провёл пятернёй по волосам.

— Так чего? — заговорил снова. — Меня батя послал. Иди, говорит, посмотри, как у них да что. Как будто бы гремело. Или машина чего. Дороги ещё не чинили, так они всю ночь и грохают. А тут чего? А мне-то в школу. Я говорю, чего. Ничего, говорит батя. Я и поехал.

Димка в третий раз прилизал ладонями волосы, лихо заправляя большими пальцами пряди за уши. Стоило ему руки убрать, как причёска тут же теряла свою ухоженность.

— Чего? Надо было к болоту, да?

Сказал и больше уже не отрывал взгляда от котелка с кашей.

По всему выходило, что Димка врал. Никуда его батя не посылал, ничего он не слышал. Сам сбежал. Нашёл хороший повод отправиться в противоположную от школы сторону. Надо было его гнать, пока не появился Егорыч. Если они на троих с Сергуном сойдутся, то взорвётся уже Олег Павлович.

— Завтракать будешь? — промурлыкала Маша, потирая руки.

Завтракать Димка был готов всегда. Из стопки мисок выудил самую большую, Егорыча, протянул, заранее напрягая руки — готовился принять благородную тяжесть еды.

— А я сейчас, чего, немного и в школу, — говорил Димка, погружая ложку в кашу. — Я и сумку взял. А хлеб есть? Мне горбушку.

Сумка у Димки, и правда, была — белый пластиковый пакет, намертво прикрученный проволокой к багажнику.

Димка с отцом жил в Вязком. Местных в этой деревне осталось человек пять: бабки и Димка с батей. Дядь Саня был Димкиным родным дядей. Но он уже только наезжал в большой старый дом с бокастой русской печкой, со скрипучими половицами, с истёртыми половиками. А Димка жил. Сейчас он старательно наворачивал кашу, засовывал в рот по половине куска хлеба, глотал, почти не жуя, жмурился — то ли от удовольствия, то ли проталкивая еду дальше по пищеводу. Как лягушка. Перед Димкой сидела Маша, сильно клонилась вперёд, словно боялась, что Димка ложку мимо рта пронесёт.

— А ещё чай, — тихо сказала она.

Олег Павлович пошёл к себе. День разгорался. Солнце затянуло полупрозрачной дымкой, той самой, что за собой так любит притаскивать дождь.

Беглецы вернулись шумно. Громче всех кричала Алёна— всё чем-то возмущалась, общим гулом шли голоса Сони и Зины. Слышны были хлопки ладоней и одобрительный гул пацанов.

Выходить не обязательно, и так всё легко представлялось — как жмут руки, как постукивают по плечам, как мальчишки рассаживаются около костра, как Егорыч ругает Димку за миску и гонит его к ручью мыть посуду. Как девчонки старательно ищут свои плошки, как потом старательно же вытирают их салфетками. Интересно только, кого они пришлют звать Олега Павловича на завтрак. Либо самого провинившегося, либо самого невинного. Например, Машу. Или Димку.

— Тикай!

Показалось, что от крика качнулось одеяло на входе, мигнула лампочка фонаря.

Олег Павлович выскочил на улицу, запрыгнул на холм.

Бледный Димка стоял, покачиваясь, выпучив глаза и раззявив рот. Вытянутая рука у него была как палка. На ладони лежала граната. Ржавый пупырчатый колобок, уткнувшийся взрывателем в палец.

— Не роняй! Держи! — шипел Егорыч.

Олег Павлович оглянулся. В первую секунду ему показалось, что ребят вокруг нет, одни глаза. Перепуганные, вытаращенные. Девчонки прятались за палатками.

— Не могу! — просипел Димка.

Высокий худой Артур Ленц прислонился плечом к стволу дерева, обиженным взглядом смотрел на страдающего Димку. Егорыч маячил за ёлкой. Он тянулся, казалось, даже ушами помогал, чтобы изобразить восторг от действа.

— Держи! — потряс он кулаком.

Сергун сидел у ног приятеля, согнувшись, обхватив колени руками, плечи его тряслись. Нет, он не плакал.

— Кидай мне! — приказал Олег Павлович, протягивая руку.

Димка бросил.

— Нет! — схватился за голову Егорыч.

Сергун раскрылся, падая спиной под ёлку, мелькнуло довольное лицо. Девчонки завизжали.

Олег Павлович перехватил тёплый от Димкиной ладони проржавевший колобок.

— Отряд, строиться! — коротко приказал он. И посмотрел на ладонь. Без запала. Кто бы сомневался. Но руки всё равно тряслись.

Шутник… Нет, не в костёр, а вот так… Точно не он. Два раза подобные шутки за день не совершают.