Горянка, которой нет | Журнал Дагестан

Горянка, которой нет

Дата публикации: 22.01.2025

Магомед Мусаев

«Я художник — я так вижу» Культура

В Национальном музее Дагестана имени Алибека Тахо-Годи состоялся инклюзивный мастер-класс в смешанной...

3 дня назад

Кладбищенские истории История

Сначала уехали соседи-евреи и попросили присмотреть за могилой своих стариков. Потом уехали знакомые и...

3 дня назад

Чернеет неба гаснущий экран Литература

Вспоминая «Волошинский сентябрь» Специальный конкурс журнала «Дагестан» в номинациях...

4 дня назад

Памяти маэстро Культура

В Республиканской детской школе искусств Мурада Кажлаева для особо одаренных детей, в последний...

5 дней назад

Поэма «Горянка» написана тридцатитрёхлетним Расулом Гамзатовым на аварском языке. Озаглавил как «МагIарулай».

Взяв желтый сборник поэм Гамзатова из Национальной библиотеки, я смотрел в ступоре (целую минуту-вечность!) на оглавление и не мог найти нужное мне произведение. Читаю названия и не вижу «Горянку». «Дир дахIадада», «Дир рокьи», «Инсулгун ккараб гара-чIвари», «МагIарулай», «Дир ракI мугIрузда буго»… Наконец, догадываюсь, что «МагIарулай» — это и есть «Горянка».

В аварско-русском словаре можно найти два значения слова «магIарулай»:

1) аварка (привычное, первичное),

2) горянка (почти неупотребляемое).

В этом и была причина ступора.

Словом «магIарулай» допустимо обозначать жительниц любых горских  аулов: и даргинок, и кумычек, и лачек, и табасаранок, и лезгинок, и, разумеется, самих же аварок. «МагIарулай», в данном смысле, указывает не на национальную принадлежность, а обозначает места жительства (горы): поэтому равнинные даргинка, кумычка, лачка и т.д. – не «магIарулал» (мн. ч. от магIарулай).

И все же встречается такое крайне редко, если не сказать никогда. Для обозначения наций в аварском языке есть специальные слова: даргинка – даргияй, кумычка – лъарагIай, лачка – лакай.

***

Действие гамзатовской поэмы начинается в аварском ауле. Кроме одной учительницы, Веры Васильевны, все персонажы в ауле – аварцы и аварки. Нравы, традиции, быт – всё аварское. Это очевидно.

Между «аварским» и «горским» не может стоять знак равенства. Как и между, например, «славянским» и «русским». Это как сказать, что палец есть то же, что рука.

Расул Гамзатов воспевает юную, мечтательную, волевую девушку, девушку нового времени. Но девушка эта – аварка. Поэт берёт частный случай. Ставит себя в один ряд с Махмудом из Кахаб-Росо и Гамзатом Цадасой. Те тоже воспевали аварку.

Яков Козловский как будто решает обобщить историю аварки до истории горянки. Возвести частное до общего. Тут кстати вспоминается случай с «Журавлями», когда слово «джигиты» (на самом деле: «васал» – юноши) по просьбе Марка Бернеса заменили на «солдаты». Однако, зачем?

Примечательно, что переводчик вовсе не игнорирует слово «аварка». Шестая строфа «Вступления»:

…И жарко
Над ним разрывалась картечь.
Но он и в Карпатах, аварка,
Сумел к тебе нежность сберечь.
Тем интереснее, что в оригинале в упомянутом отрывке нет слова «магІарулай»:
Ва амма киналго цІаязулъан ун,
ЦІунана дос дуде хІеренаб рокьи.
Буквально: однако, пройдя через все огни, он сохранил к тебе ласковую (нежную) любовь.
Во второй части поэмы Яков Козловский называет Асият цветком:
Аварский цветок, мной воспетый,
Сдружился с кумыкским цветком.

Обратите внимание, Расул Гамзатов говорит не об общем: не горянка сдружилась с горянкой, а аварка с кумычкой.

Если в одном названии, в одном только слове есть такие подводные камни, что и говорить о переводе целой поэмы на 150 страниц? Ясно, что встретятся и мелкие неточности, и значительные расхождения с оригиналом. Отчасти это обусловлено законами русского классического стихосложения – поэма переведена амфибрахием с чередованием мужских и женских рифм, хотя в оригинале нет ни строгого чередования ударений в стихе, ни последовательного чередования мужских и женских рифм. В оригинале их, рифм, и нет.

***

В переводе есть вполне безобидные отсебятины. Где-то – «красивость», укрощение простой, кристально чистой мысли поэта, где-то – поиск рифмы и рамки ритма, где-то – попытка выразить емкий выразительный образ, понятный аварцам, аналогичным емким образом, понятным русскоязычной аудитории.

Читаем начало вступления:

Лишь март принесут, словно чудо,
На маленьких крыльях стрижи,
Ты вновь на могилу Махмуда,
Горянка, цветы положи.

По духу очень гамзатовская строфа. Но нужно ли говорить, что «чудо» и «стрижи» появились ради рифмы. «Вновь» – слово-затычка, чтобы сохранить ритм. Еще «вновь» подразумевает повтор действия. Будто бы в одном из при(о)шедших «мартов» горянка уже клала цветы на могилу Махмуда. Из оригинала этого не следует. Могло ли показаться Якову Козловскому, что Расул Гамзатов выразился недостаточно поэтично? В оригинале:

Щибаб март бачIингун, магIарул чIужу,
МахIмудил хабада лъе ихдалил тIегь.

Перевод: «Каждый раз, с приходом месяца март, аварка, клади весенний цветок на могилу Махмуда».

К таким же вольностям переводчика отнесу следующие строфы:

Однажды в ауле
На пир зазвала к себе знать
Его, как Хочбара, и пули
Он там не сумел избежать.
Свалился. И, залитый кровью,
Не гурий услышал он хор.
Склонившись к его изголовью,
Рыдала ты, женщина гор.

У Расула Гамзатова это занимает четыре строки. Нет упоминаний ни аула, ни пули, ни крови, ни хора гурий, ни рыданий:

Духъ ракІ унтарав дов дур тушбабаца
ЧІвана, Хочбар гІадин, гьоболлъухъ ахІун,
Ва хвалил лахІзаталъ досул беразухъ
БукІана дур сурат, магІарул чІужу.

Смысл: тот, сердце которого болело о тебе, убит твоими врагами, как Хочбар, приглашенный в гости, а в момент смерти в его глазах стоял твой облик, аварка.

Возможно, «склонившись к его изголовью, рыдала ты» – метафора. К действительности подобная сцена не может иметь никакого отношения. В горах (среди мусульман) к изголовью мужчины женщина склоняется только в том случае, если является ему женой, матерью, дочерью, сестрой… Поэтому такая метафора неуместна.

С тем же Махмудом связана еще одна вольность переводчика:

Он пел тебя назло мечети.
За это в родной стороне
Оставили ханские плети
Рубцы у него на спине.

Махӏмуд аль Байзави (псевдоним Махмуда из Кахаб-Росо) – с 1880 по 1899 года учился в медресе-школах при мечетях у разных алимов, таких, как Курбанали из Ашильты, Мухаммад из Гоцоба, Чанка; он сдал экзамен на духовного учителя и имама в Темир-Хан-Шуре (ныне г. Буйнакск), работал имамом в родном селе Кахаб-Росо, а еще и в Бетле, в Цатаних, в Батлаиче, в Аргвани и Алмаке. Служил кадием 2-го Дагестанского полка с 1914 по 1918 года (Wikipedia).

Мог ли имам, имам-поэт, петь назло мечети? Посмотрим, что думает по этому поводу Расул Гамзатов:

…тушбабазул тIилазда кIвечIо
Дуде бугеб асар хисизабизе.
МугIрул тун витIана гIолохъанав дов
РикIкIад Карпаталъул рагъул коронив.

          Буквально: палки врагов не смогли изменить его стихов (?), обращенных к тебе. Его отправили далеко от гор на войну в Карпатах.

О песнях на зло мечети – ни слова.

Ещё, наконец, примечательна в переводе подмена одних настроений и интонаций другими:

…И, лежа на жесткой постели,

В последний свой час произнес:

«Прощаюсь я с жизнью суровой,
Но помни, горянка, всегда:
Любил тебя седобородый
Старик из аула Цада».

У Расула Гамзатова:

Хадуб гIумруялъул ахирал соназ,
Махсароде гIадин, хъван букIана дос:
ХъахIаб мегежалъул херав чиясе
Нуж рокьулел рукIин кIочон тогеян…

Что мы видим? Жесткую постель? Суровую жизнь? Последний час перед смертью? Нет. Перечисленное – плод воображения Я. Козловского. Переводится строфа так: «Потом, в последние годы жизни, как в шутку, он написал: не забывайте, что седобородый старик вас любит».

Я не умаляю значения колоссальной работы переводчика. Его титанического труда. Ни в коем случае. Мое намеренное игнорирование превосходств, причем бесчисленных, имеет свою логику. Считаю, что достоинства перестают быть достоинствами, если их приходится доказывать; а говорить подробно о них как бы  равносильно признанию, что они не очень велики.

На поверхности, что Яков Козловский а) познакомил весь советский мир с историей аварки, стремившейся к знаниям наперекор устоявшимся нормам поведения аульчан; б) показал горцев особенно, с колоритом одним им присущим; в) обратил внимание на тяжелую долю женщин горного Дагестана. И разве одно это?..

Я вижу свое сочинение как вступительное слово к циклу статей о моем прочтении поэмы «Горянка» в оригинале и в переводе, о сравнении мной двух текстов. Возможно, мои мысли сподвигнут кого-нибудь тоже прочесть поэму с пристальным вниманием. Может быть, кто-то откликнется и вступит со мной в дискуссию, что обязательно послужит толчком к новым мыслям и соображениям. Если это случится, моя цель достигнута.