Джером Дэвид Сэлинджер «Повести о Глассах»

Я помню, как бралcя за повести о Глассах, чтобы «снять скальп» с очередного автора. «Над пропастью во ржи» я уже читал несколькими годами ранее, со стандартным впечатлением: «ну книжка про ноющего подростка, чо шум такой подняли», но про короткую прозу Сэлинджера писали, как об исключительно интеллектуальном чтении, а мимо такого я тогда пройти не мог.

Я вышел из абонемента с объемным красным томом из серии «Золотой фонд мировой классики», сел за свободный столик, открыл «Выше стропила, плотники» и произошло что-то, что мне трудно объяснить даже сейчас. Почти сразу я начал улыбаться, а к середине повести на меня волнами накатывала такая щемящая радость и облегчение, что я впервые в жизни едва не заплакал над книгой. Это было странное чувство, будто с меня содрали какой-то панцирь и дали разрешение быть собой, и этот Я был до того незнакомой, но самой главной частью меня.

Повесть была так хорошо написана, что вызывала одновременно неуёмное желание писать самому и парализующее отчаяние из-за ощущения, что написать ТАК ты не сможешь никогда. У Сэлинджера была удивительная способность давать читателям картинку, не давая почти никаких внешних описаний, только за счет коротких штрихов, описаний жестов и мимики персонажей, выделения интонаций в идеально сделанных диалогах. Но даже это не объясняло, как ему удается дать пинка поверхностной интеллектуальности читателя и сразу влезть под кожу. Я сходил с ума от желания обсудить с кем-нибудь эту повесть, но при этом чувствовал, что ее нельзя обсуждать так, как я привык, что нужно искать какой-то другой способ говорить о литературе.

В конце концов, я предложил ее для обсуждения в книжном клубе, о чем пожалел почти сразу. На встрече я вел себя как дурак, перебивал всех и нервничал, когда слышал «Так что хотел сказать автор?». После мне было стыдно, и я старался больше не предлагать для чтения свои любимые книги.

Я проглотил всего опубликованного Сэлинджера, перечитал «Над пропастью во ржи», пришел в восторг, прочитал две биографии Сэлинджера и монографию о его прозе. И так и не понял, как его обсуждать. Я все еще осваиваю другой способ говорить о литературе, без интеллектуальной агрессии к произведению и автору, без присущего многим читателям синдрома отличника, желания победить автора и его текст, без стремления разобрать всё на запчасти, объяснить, приручить произведение, убить его. Умный читатель – нервный читатель, он испытывает сильное беспокойство, если не может сделать весь текст удобным и понятным. Надо помнить, что литература – не кроссворд, который необходимо разгадать, не задачка, требующая решения, никто не будет ставить вам оценки за «правильную» интерпретацию, можно оставить себя и произведение в покое, и получать удовольствие от процесса чтения.

А еще можно задать себе вопрос «Зачем я вообще читаю художественную литературу?» и убедиться, что ответ, если быть честным с собой, окажется не таким уж очевидным.