Друг моего брата. Экспериментальная лаборатория Малика Джабраилова | Журнал Дагестан

Друг моего брата. Экспериментальная лаборатория Малика Джабраилова

Дата публикации: 10.07.2024

Гаджиев Марат

Неизбывно… Литература

Ах, нене…Это нежное имя груститИ в мечтаньях моих, и в тоске,Неизбывно живёт на губах…Без дыханья уже...

3 дня назад

НАШКРЯБАТЬ АРТ, ИЛИ ДЖЕНТРИФИКАЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ Новости

После Кумыкского театра парадная часть улицы Буйнакского заканчивается, хотя сама она продолжает течь в...

4 дня назад

В Махачкале пройдет гала-концерт фестиваля «Молодежь... Антитеррор

Гала-концерт фестиваля современного искусства «Молодежь против террора» состоится в Махачкале 6...

5 дней назад

15 лет – пора взросления! Кунацкая

Три дня Дагестан принимал участников Второго съезда Клуба писателей Кавказа, который стал знаковым...

5 дней назад

С этим парнем мне довелось видеться не более трёх раз, но при встрече мы здороваемся прямо как старые знакомые. Это ощущение утвердилось в моём сознании благодаря брату Тимуру, который не перестаёт восхищаться другом, и все его комментарии об уровне работ мастеров по оружию, которые я слышу на протяжении четверти века, так или иначе заканчиваются рассказами о двух-трёх мастерах-кубачинцах и о Малике Джабраилове, настоящем самородке из Кумуха.

Мой брат не писатель, он, скорее, нереализовавшийся художник, и его оценки сделали своё дело — пора заглянуть в мастерскую Малика Кардашмагомедовича Джабраилова.

Малик Джабраилов

Пестрая осень держится в горах долго, и дорога из скучных низин вверх увлекает и радует глаз. Я не водитель, а пассажир в нашей кумухской истории, и у моего брата явно вызывает раздражение моё молчаливое созерцание природы.

Мы уже проехали Цудахарское ущелье, и дорога шла параллельно Казикумухскому Койсу.

— Вот здесь бы построить домик. Большой не хочу — пара комнат и веранда.

— Мы с кумухским-то участком заморозились. А что здесь, на этом перекрёстке тебе понравилось?

— Живёшь себе автономно, нет вокруг никаких соседей, и трасса рядом. А вид какой, ну посмотри же!

Пока мы мечтали, как бы жили в домике на противоположной стороне реки, с нами поравнялся табун лошадей и, как водный поток, стал обтекать машину. Тимур сбавил скорость, мы залюбовались грациозностью проходящих животных, их поджарыми крупами, и мечты о жизни в горах только обострились. Замыкали табун два чабана на объезженных жеребцах, за ними замерли ожидающие нашего проезда встречные машины. Из-под топота копыт пыль почти не летела.

Асфальт после Курклинского поворота до райцентра лежит ровный, почти без вымоин. Панорама возвышающихся за Кумухом гор — лучшее обрамление на протяжении всей истории существования селения, а вот возведенная у въезда в него триумфальная арка, на мой взгляд, не добавляет величия…

— Сначала заедем к нашим, а потом вернёмся к Малику.

Дом мастера найти легко. Он строится в двух километрах, не доезжая до Кумуха, справа у дороги. Следуя плану, мы проехали мимо, но вдруг увидели его самого в районе Табахлу. Малик шёл на похороны.

— Я через час освобожусь. Скажу хозяйке, что к обеду будут гости.

— Малик, не надо. Сестра нас без обеда не оставит. Мы ещё к тёте зайдём, потом к тебе. Марат о тебе материал хочет написать.

* * *

Дом Малика ещё ждёт отделочных работ. Бросаются в глаза витражные окна — почти до земли, без решёток.

— Если захотят залезть в дом, и бронированную дверь взломают, — улыбается Малик на вопрос Тимура и ведёт нас к своей кузнице.

Участок вокруг дома, можно сказать, целинный, по центру на кирпичах — видавший виды «жигулёнок», на капоте запчасти. Малик вызвался реанимировать его для соседа.

В небольшом помещении кузнечный пресс и печь — все собрано руками мастера. Даже заслонка на печи с изображением молота и наковальни — авторское литьё. По стенкам стоят металлические скрученные заготовки. Малик взял прут и, раскалив докрасна, перенёс его к пневматическому молоту. Тяжелые ритмичные удары сделали свое дело.

— Пока не добьюсь желаемого результата, не успокоюсь!

* * *

— Малик, расскажи о своих предках.

— Предки по отцовской линии — из селения Вилттащи (ныне не существует. — М. Г.). Деда своего я не видел, он погиб в боях за Керчь. Его звали Абдулгани Джабраилов. Мой отец и дядя ездили туда, видели братскую могилу, в которой он похоронен. Отцу моему исполнилось 14 лет, когда пришла похоронка. Я родился в 1970 году в Кумухе, мы жили тогда в Табахлу (селение, которое стало частью Кумуха. — М. Г.). Мать моя родом из селения Унчукатль. Я думал, что у нас потомственных ювелиров не было, но у матери, как оказалось, отец был ювелир.

Шашка. Клинок — дамасская сталь с золотой насечкой и травлением. Ножны и рукоять — гравировка, чернь

— Это интересно! Что ты знаешь о нём?

— Почти ничего. Просто знаю, что был у меня дедушка по фамилии Кардашов, умер молодым. Мои старшие братья, когда продавали дом в Унчукатле, нашли там ювелирные инструменты.

— Значит, Кардашовы твои родственники?

— Дело в том, что после развода родителей я, совсем маленький (учился в первом-втором классе), жил у отца, а братья — у матери, поэтому не во всех родственных связях ещё разобрался. Братья тоже позже к отцу перебрались.

— В каком возрасте ты почувствовал тягу к технике, к ремесленной работе?

— Сначала я увлекся радиотехникой. Сказалось влияние отца — он этим профессионально занимался. Помню, я изобретал всякие игрушки, гавкающие, мяукающие, собирал их и в школу приносил.

После школы я учился в Махачкале в политехническом техникуме на отделении радиотехники. Работал на АТС — это автоматическая телефонная станция.

В 1990 году я вернулся из армии и занялся починкой телевизоров. Мне очень нравилось разбираться в их устройстве.

— Это после окончания техникума?

— Нет, техникум я не окончил.

— Почему?

— С четвёртого курса меня забрали в армию. Я же заочно учился. Но работал я хорошо, меня ценили, я ж всяким изобретательством занимался и рационализаторством. Придумал, к примеру, как сделать так, чтобы связь включалась по телефонному звонку, без участия оператора. Они обрадовались.

— Еще бы! Их радость мне понятна. Непонятно другое: молодой человек отслужил в армии, увидел большую страну, все те возможности, которыми можно воспользоваться, например, продолжить учиться, получить хорошее образование. Но ты решил вернуться в Кумух. Почему?

— Знаешь, до армии я очень любил город, а после службы просто возненавидел.

Меня раздражают шум, городская суета. Здесь, где я сейчас живу, было довольно безлюдно. Купил себе участок и думал, что я буду как на курорте. Но не получилось. Теперь подумываю, не уехать ли мне дальше в горы.

— Одним словом, вышло так, что ты прирос к земле, вернулся к своим корням, и каким-то образом вернулась к тебе твоя «дедушкина» профессия.

— Времена были трудные, надо было зарабатывать на жизнь. А я никак не мог понять, что для этого нужно делать. И вот мой друг пошёл в цех учиться ювелирному делу и меня сагитировал. Я в то время работал в «Доме пионеров». Денег получал рублей двести, и этого на жизнь, конечно, не хватало. Пришёл в цех, а там учеников не принимают — мест больше нет.

В 90-е годы работало в ювелирном цехе больше пятидесяти человек, в Кумухе это было очень популярное, даже модное место, и заработки там были очень хорошие. Да и на дому многие занимались ювелиркой. Можно сказать, все кумухцы были заняты в этом промысле. Зарабатывали по тем временам очень много — до тысячи рублей в месяц.

— Как же получилось, что ты остался единственным кумухским ювелиром?

— Постараюсь объяснить. После отказа я пришел домой и загорелся сам освоить все ювелирные азы. Собрал детали и радиотехническим паяльником запаял, филигрань сделал, рукоять — получился кинжал. Вернулся в цех и говорю: принимайте меня не учеником, а мастером. Все посмотрели мою работу, удивились, как я смог запаять оловом — обычно так не получается. И меня приняли! Так я начал работать ювелиром.

Работал, не понимая толком, что делается вокруг: ушлые мастера готовили один кинжал для сдачи, а остальные для себя. Я же брал заготовки для пятнадцати кинжалов и старался вовсю, чтобы их сдать.

За кинжалами была очередь из заказчиков, поэтому можно было и цену менять, и дефицит создавать. Например, официальная цена кинжала была 35 рублей, а продавали их по 120. Через полгода я уже понимал всю эту кухню и ушёл из цеха. С большим трудом нашёл металл (тогда это был мельхиоровый сплав) и начал работать дома.

— К тому времени у тебя уже были все необходимые инструменты?

— Да, уже всё необходимое было. Но в 1995–1996 гг. начался упадок: цех закрыли, вскоре разразился кризис. В 1996 году я начал делать сабли и сдавать их в магазин «Новинка», который был в Махачкале возле второго рынка. Продавец, его, кажется, звали Валера (Валерий Гаджиев, сын Булача Имадутдиновича Гаджиева. — М. Г.), отказывался поначалу ставить тот же ценник, что и на кубачинских саблях. Они были из серебра, а мои из мельхиора. Но я настаивал, потому что был уверен в качестве своей работы.

Сабля стоила тогда две тысячи рублей. Я делал по одной сабле в месяц, и они не залёживались — покупатели предпочитали мою работу. Конечно, время было тяжелое, людям было особо не до сабель и кинжалов, иногда просто не на что было купить еду. Помню, несколько раз приходилось менять свои изделия на одежду на Цудахарском рынке.

* * *

Малик сидел напротив нас в рабочей куртке. Он наскоро побрился для фотосессии и чувствовал себя неловко под прицелом моего фотоаппарата.

— Он когда перестанет меня снимать!? — то ли обращаясь к Тимуру, то ли просто в сердцах воскликнул Малик.

Солнце пронизывало окна эркера, в котором мы присели на время беседы, и этот свет чётко высвечивал облик талантливого человека. Он действительно волновался, поскольку его мастеровые руки, привыкшие к четким движениям, неловко ёрзали по коленям или взлетали к голове, чтобы пригладить волосы.

* * *

— А дальше? — продолжал я свой допрос.

— В 1996 году я встретил Тимура. Нет, до этого случилось вот что. Я как-то спросил Нуруттина в ювелирном цехе, можно ли научиться гравировке. Он сказал, что я уже старый (мне было двадцать), чтобы освоить этот навык — ему учатся с детства.

Валера, о котором я уже говорил, однажды спросил меня, могу ли я делать сабли из серебра — как кубачинцы. Я задумался и всё же решил, что смогу. Тогда он дал мне килограмм рублёвых монет, каких-то почетных знаков, звёздочек, медалей — всё из серебра. Ещё спросил, могу ли я гравировать. Не моргнув глазом, ответил, что могу, хотя даже не знал, что такое штихель (стальной резец для гравировки. — Ред.).

И вот сел учиться гравировке на мельхиоре, хотя это твёрдый металл. То, что учатся на меди, я тогда ещё не знал. Потом возникли трудности с чернением. Знакомые мастера обещали мне показать, научить по книге, но из этого ничего не вышло. Сам начал осваивать шаг за шагом, намучался. Помню, проволокой «тащил» чернь по узору и в итоге освоил самостоятельно эту непростую науку чернения серебра. Вот тогда-то я и познакомился с Тимуром, и он мне очень помог.

* * *

Тимур искал в своём телефоне фото кинжала, который он так просил повторить Малика. Видимо, прошло порядочно лет, а он это изделие не может забыть.

— Не только я, но и другие мастера ему говорят: сделал одну капитальную работу — повтори её чуть попроще. Не хочет! Ему интересно искать и создавать что-то новое. Я дома поищу и перешлю тебе фотографию этого кинжала.

* * *

— Именно тогда я начал делать украшения: цепочки и всё такое. Эти изделия пользовались спросом, за них хорошо платили, Тимур наладил сбыт. Но я замучился делать по 100-150 цепочек и вернулся к оружию. Освоил насечку, хотя все говорили, что это забытое мастерство, и её никто уже не делает. Мне нельзя говорить, что у меня что-то не получится, я из чувства противоречия должен доказать, что смогу освоить: так было с гравировкой, чернением, потом с насечкой. В 2000-м сделал своё первое ружьё с насечкой по стали. Именно тогда я и начал делать дорогие штучные вещи.

— А что отец? Он начал по-другому оценивать твою работу?

— Нет, он до сих пор считает, что это слишком тяжелый труд. Так оно и есть, конечно. Моя дочь тоже захотела стать ювелиром, окончила ювелирное отделение художественного училища, но не работает по специальности — трудно, говорит.

— Твой опыт таков, что в профессии ты до многого доходил своим умом. А были всё же такие случаи, когда становились необходимыми знания и опыт других людей?

— Я уже рассказывал, как обстояли дела, когда я осваивал технику чернения. Помню, хотел научиться у кубачинцев. Известный ювелир Сергей Парамазов повел меня к своему учителю, старому мастеру из Кубачи и показал мою саблю. Тот взглянул и потребовал у жены, чтобы принесла его очки (у него было плохое зрение), стал расспрашивать, кто это сделал. Восклицал: «Неужели в Кубачи остались такие мастера?!» Сергей сказал, что это не кубачинская, а лакская работа, показал на меня. Тогда он стал меня обнимать, хотя поначалу принял не очень тепло. После всех восторгов он начал говорить со мной по-лакски, сказал, что учился гравировке в Кумухе.

— Малик, ты делаешь предварительные эскизы, зарисовки к своим работам?

— Нет, я сразу работаю по металлу. Раньше рисовал, но потом понял, что при перенесении на металлическую поверхность орнамент меняется и выглядит не совсем так, как я задумал.

— Для тебя кинжал или сабля — это декоративный предмет или всё же оружие?

— Я стараюсь, чтобы это было в первую очередь оружие, но при этом хорошо украшенное. Кстати, в старину тоже было подарочное оружие. Оно не переставало быть боевым, но отличалось особой тщательностью изготовления и богатством декора.

— Как сейчас обстоят дела с металлом? Я знаю, что металл сейчас очень подорожал, и ювелиры стараются как-то приспособиться к этому обстоятельству.

— На стоимость металла я вообще не смотрю. Использую толщину 1-2 мм; для сравнения: почти все мастера делают кинжалы толщиной 0,4 мм — у нас разный подход.

— Многие твои работы, которые покупают состоятельные люди, оказались за рубежом. Что-то меняется в твоем подходе к работе под влиянием желания заказчика?

— Нет, я работаю как работал. Бывало, мне навязывали свои условия, предлагали что-то изменить в первоначальном эскизе, чтобы снизить стоимость или ускорить темп работы, но я не иду на поводу у заказчика.

— Сколько уходит времени на изготовление сабли?

— Минимум год. Можно и за месяц сделать, если распределить этапы работы между разными мастерами, но я всё делаю сам, все элементы, все детали. Иначе добиться цельности невозможно. Иногда я сижу и часами смотрю на кинжал, а жена думает, что я «любуюсь» своей работой! Трудно объяснить, но мне важно представить образ нового изделия и собрать его в голове, каждого его элемента. А потом я делаю всё максимально точно и быстро, насколько это позволяет технология.

— Ты знаком, конечно, с традициями оружейников в других странах? Наверняка слышал о знаменитых мечах японской школы и секретах дамасской стали?

— Слышал, конечно, но, кстати, дамасскую сталь я начал делать очень давно. Правда, долгое время не знал, как проявлять узор на «дамаске», а потом вычитал в книжке, подаренной одним путешественником, что узор проявляется при обработке этой стали азотной кислотой. Попробовал и ахнул — вот, оказывается, в чем дело! Так что, как видишь, я постоянно учусь, как на своём собственном, так и на чужом опыте.

Кинжал. Клинок — дамасская сталь с золотой насечкой, 40 см. Ножны и рукоять — золотая насечка по стали

— Малик, ты сегодня представляешь кумухскую школу ювелиров, оружейников. У тебя есть ученики?

— Знаешь, нет у меня учеников, они просто не хотят этим заниматься. Родители посылают детей учиться, а они стоят за моей спиной и смотрят не на мои руки, а в свои телефоны. Я своего сына не смог научить, вернее, кое-чему он научился, но работать не стал, пошёл в стоматологи — вся надежда на младшего. Так что пока ничего хорошего сказать не могу.

— Это очень печально. А если ввести такой предмет, как основы ювелирного искусства, в школьную программу, как сделали это в Кубачи, и чтобы школьники в обязательном порядке сдавали по нему экзамен? Будет ли толк?

— Может, тогда будет. Беда, на мой взгляд, что детей интересуют сейчас лишь компьютерные игры, сайты. Они не любят труд, не хотят прикладывать усилий. Я же настолько люблю своё дело, так называемую «ювелирку», что могу представить себя в жизни, только занимаясь им.

— Да, тебе повезло — ты выбрал дело по душе и не изменяешь ему.

— Я не бросил это дело, даже когда оно не приносило заработка, в далёкие уже девяностые. Я рассказывал тебе, как тогда разом сократилось число кумухских ювелиров, практически… до меня одного. Но деньги меня не интересуют, я думаю только о том, что у меня сейчас в работе или что я замыслил сделать.

— У тебя есть любимое изделие?

— Да, недавно завершённый турецкий кинжал «Бейбут», с насечкой по черни. Чернь очень хрупкая, поэтому такая техника требует осторожности и терпения. Длина лезвия из дамасской стали — около 30 сантиметров. Таких я сделал два кинжала, с насечкой по железу и по серебру.

Кинжал «Бейбут». Клинок — дамасская сталь, с золотой насечкой, 28 см Ножны и рукоять — гравировка, чернь, золотая насечка по серебру

— Будешь повторять эти кинжалы?

— Пока нет, а если и повторю через какое-то время, то обязательно внесу изменения, попробую что-то новое, чему научился. Я вообще не люблю повторяться, поэтому и ушёл в своё время из цеха, где изготовление кинжалов было поставлено на поток.

— Думаю, у тебя судьба художника, который учится на своих работах и вдохновляется ими.

* * *

В Кумух мы ещё вернёмся. Хотелось бы верить, что у такого выдающегося мастера в ближайшие годы появятся ученики. И ещё: что он закончит строить дом и полноценно займётся своим творчеством, которое важнее и выше любых триумфальных арок.

Заглавное фото: Шашка. Клинок — дамасская сталь, с золотой насечкой и травлением. Ножны и рукоять — гравировка, чернь, позолота