Читать — и никаких гвоздей!

Разговор с заслуженным учителем Республики Дагестан, «Учителем года РД — 1993», кандидатом филологических наук, доцентом кафедры русской литературы филологического факультета Дагестанского государственного университета Мусой Гаджиевым о книгах, поэзии, корнях и не присущей горцам чувствительности.

КОРНИ

— Муса Асельдерович, расскажите, пожалуйста, о своей семье. Откуда родом ваши родители?

— Я родился в Махачкале в 1960 году. Четвертый сын в семье. Мама очень ждала девочку, но появился я. Не знаю, было это на самом деле или нет, но в семье даже есть легенда о моем рождении. В роддоме с мамой лежала женщина, у которой были три дочери, и она все время рыдала, потому что муж пригрозил ей: «Без сына домой не возвращайся!», а та снова родила девочку. Ночью эта женщина разбудила маму и предложила ей поменяться детьми: «Тебе — девочка, мне — мальчик! Никто не заметит!». Мама прогнала ее прочь и успокоилась только тогда, когда ей принесли меня, рыжего.

Моя мама родом из селения Карата (административный центр Ахвахского района), отец — из соседнего села Арчо. В этих селах говорят на языке, который отличается от литературного аварского. Наш язык, благодаря общению с родней, я понимаю, говорю на нём, а вот с аварским — беда: моё детство прошло в городе.

У родителей была романтическая и одновременно драматическая история любви. Отец настойчиво добивался мамы, несмотря на соперника-каратинца и сопротивление её родителей и братьев. Мама уважала родителей и с обожанием относилась к братьям, но сделала выбор в пользу моего отца, а односельчанину, засылавшему сватов, пригрозила: «Если не откажешься от меня, убью тебя ночью!».

Мама была очень горячей горской женщиной, которая сама определяла свою судьбу. Я бы предпочел, чтобы шекспировских страстей в жизни моей семьи не было, но было так, как было.

ДЕТСТВО

Мое детство, многое определившее, прошло в доме на улице Космонавтов, рядом с «Собачьим парком» (парком имени 50-летия Октября): дворовое братство, жестокая романтика, никакой сентиментальности. Нужно было учиться выживать.

Как-то в первом классе старший брат Магомед преподал мне довольно жесткий урок о том, что в жизни дагестанца нет места жалобам. Приходилось подавлять в себе любое проявление эмоций, максимально демонстрируя то, что психологи сейчас называют маскулинностью.

— Это нормально для среды, которая требует от мальчика жесткости, но ненормально для личности, вынужденной подавлять своё естество. Рано или поздно то, что подавляется, вырывается наружу, порой с разрушительными последствиями. Высокая чувствительность — это не недостаток, это дар, способность тонко ощущать мир и людей, понимать театр, литературу и поэзию, создавать произведения искусства, замечать не видимые другим детали, быть успешным аналитиком. Видеть красоту.

— Да, это так. Бабушкин дом в Карата стоит на окраине села. Когда я впервые привез туда маленькую дочь, её до слез поразил вид с веранды: «Как чудесно просыпаться среди такой красоты!». Наконец и мы, дагестанцы, начали замечать красоту привычного и ценить её.

ЛЮБОВЬ К КНИГАМ

Любовь к книгам и чтению у меня с детства. Всё, что хотелось читать, я читал «под партой», украдкой, вне основной программы. За интересными приключенческими книгами приходилось буквально стоять в очереди. Читали всем двором по графику то, что удавалось достать: «Капитан Сорви-голова», «Остров сокровищ», «Последний из могикан», «Робинзон Крузо»… Книги попадали в руки в самое неудобное время, нужно было читать очень быстро, чтобы утром отдать следующему. Неизвестно ведь, попадет ли к тебе эта книга в руки ещё раз. А спать хочется, свет ночью не включить, мама ругается, батарейки в фонарике сели от чтения под одеялом. Пристраиваешься на подоконнике и читаешь при свете луны.

До сих пор помню небольшую библиотеку (её уже нет) в подъезде дома по дороге в 39-ю школу. И квартиру сердобольной соседки, у которой ребенком читал книги и рассматривал журналы в кресле под торшером.

— Это рассказ о ценности людей, обладавших знаниями, библиотеками и книгами как источниками информации? А что или кто всё-таки конкретно повлиял на выбор профессии филолога? Родители?

— Это сейчас родители включены в процесс учебы ребенка в школе или в вузе. Раньше было иначе. Я поступил в Дагестанский государственный университет самостоятельно, хотя сегодня в это никто не верит, и сообщил об этом матери уже по факту. Решение поступать на филологический возникло летом 1980 года, когда в Карата, в доме моего дяди Хайруллы, я прочитал «Преступление и наказание» Достоевского. Помню жгучую потребность обсудить с кем-нибудь потрясший меня роман.

УЧИТЕЛЯ

Мои первые учителя — это, безусловно, мама и два старших брата Магомед и Расул. Мама, конечно, главный учитель в жизни. Героически вырастила пятерых детей. Пятой все-таки родилась девочка — наша любимая сестрёнка. Мама не воспитывала, она передавала житейский опыт самим фактом своего существования — через сострадание, сочувствие к ней. Мягкая внутри, несгибаемая снаружи. Я имел репутацию маминого любимца, маменькиного сынка, но меня это не задевало. Счастлив, что ещё при жизни успел сказать ей, как много она для меня значит.

Расул открыл для меня мир классической музыки и балета. Он учился в Киеве, я ездил к нему и как-то попал на балет «Спартак». Если бы это была, например, «Жизель», мои отношения с балетом сложились бы иначе.

Я пришёл в университет человеком без системного образования. Это довольно долго сказывалось на мне. Но университет одарил учителями на всю жизнь. Подобных им уже, к сожалению, нет.

Лира Ивановна Мегаева. Яростная, беспощадная в оценках, умная. На спецкурсе по своему любимому писателю — Достоевскому — она открыла мне Михаила Бахтина, его «Проблемы поэтики Достоевского». Я писал у неё дипломную работу, из которой в итоге выросла кандидатская диссертация по «Мастеру и Маргарите» Михаила Булгакова. Лира Ивановна повлияла на мои сложные отношения с научным текстом: был и остается страх недосказанности, недоработанности, болезненный перфекционизм в отношении к написанному.

Самсон Наумович Бройтман — это мой отдельный университет. Самобытный и талантливый ученый и педагог. В годы своей работы в ДГУ (позже он уехал в Москву и был в академической среде ведущим лектором-литературоведом) преподавал историю русской литературы конца XIX — начала XX века. Кружок «Историческая поэтика», который он вёл, был для нас настоящей творческой и исследовательской мастерской. Лекции Бройтмана, общение с ним всегда заряжали меня идеями, логикой научного исследования, вниманием к деталям.

Александр Федорович Назаревич. Республика очень скромно отметила в прошлом году его 120-летний юбилей, а ведь он был настоящим просветителем-энтузиастом, собирателем фольклора дагестанских народов, создал первый в стране студенческий научно-исследовательский институт фольклора в ДГУ.

Ума Садыковна Ахмедова (доцент кафедры зарубежной литературы ДГУ), профессор Николай Алексеевич Горбанев (возглавлял кафедру русской литературы ДГУ)… Гиганты! Они учили не только предмету, но и самой жизни. Способность чувствовать фальшь, не обесценивать слова привита мне моими учителями.

Во многом благодаря моим университетским учителям, уже в школе, в отношениях с детьми я старался и стараюсь следовать принципу «ни единой буквой не лгу», как у Высоцкого.

ПЛАСТИЛИН

— Кем вы себя считаете: школьным учителем или преподавателем?

— Всегда считал себя прежде всего школьным учителем. Но очень быстро понял, что школа при определенных обстоятельствах может превратиться в болото, где можно особо не напрягаться, найти оправдания и перестать расти в профессиональном плане. Чтобы «держать планку» и развиваться, с 1990 года я стал совмещать работу в школе с преподаванием в университете.

— На мой взгляд, слово «учитель» имеет более широкий смысл, чем принято считать. По сути, это духовное предназначение.

— Я действительно ощущал себя просветителем. Дети — это пластилин. Мне казалось, я «леплю» их, могу влиять на их становление. Студентов я так не воспринимал, рассматривал их как уже сложившихся людей. Это было принципиально важно.

В определенный момент понял, что упускаю очень важный период в становлении ребенка, и пошёл работать в начальную школу, преподавал малышам по прекрасной «Программе литературного образования в гуманитарных школах и классах», разработанной московскими учеными Л.Е. Стрельцовой и Н.Д. Тамарченко при участии С.Н. Бройтмана, Д.М. Магомедовой, С.П. Лавлинского. Благо, роднаяшкола № 3 всегда поддерживала меня в педагогических исканиях, да и Федеральные государственные образовательные стандарты ещё не были введены. Программа убедила, что именно с младшего школьного возраста следует учить пониманию языка литературы, начиная с детской игровой поэзии, мифов, сказок и героического эпоса. Изучать этапы развития литературы синхронно с взрослением: раннее детство — отрочество — юность.

Дети, которые уже в начальной школе получали такое системное представление о литературе, поражали меня глубиной понимания, умением проводить параллели, логикой мысли, богатым словарным запасом. Эту работу я и сегодня продолжаю на занятиях с детьми от 6 до 14 лет в махачкалинской гуманитарной студии «Кот».

«Филологическая жажда», жажда текста привела меня к мысли о «Воскресных чтениях» — сообществе людей, которым литература интересна и, более того, необходима. Наш книжный клуб существует уже 9 лет. Каждое воскресенье люди разных возрастов и интересов встречаются не только затем, чтобы поговорить, скажем, о литературных новинках, но и чтобы услышать живое слово: мы обязательно читаем вслух. Прозу, стихи, даже драму пробовали (смеётся). Летом мы устраиваем выездные «Воскресные чтения». Кстати, горжусь званием непобежденного в поэтическом баттле на берегу Чиркейского водохранилища!

МОЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ

— Ваша поэтическая тетрадь — это образ, или она существует?

— Да, она существует. Любовь к поэзии возникла достаточно поздно. Начиналась она с дворовых песен, а стала осмысленной уже во время учебы в строительном техникуме. Как-то я ночевал у друга в студенческом общежитии и под утро услышал ритмически звучащий текст. Выглянул из окна: внизу какой-то странный человек читал стихи — как будто совершал значимый для него ритуал. Помню, испытал ощущение заворожённости. Голос нарушал утреннюю тишину, но никто его не останавливал. Это были хорошие стихи, по ритму очень похожие на раннего Маяковского. Вот так необычно я впервые встретился с настоящей поэзией. Звучащей!

Несколько лет назад я предложил Театру поэзии проект с названием «Моя поэтическая тетрадь». Подумал, начну читать стихи, другие подхватят — поэты, музыканты, люди, любящие поэзию. Разница между публичным чтением стихов по книге (или по смартфону) и чтением наизусть очень, на мой взгляд, существенная. Специально стихи я не учу, они просто запоминаются. Даже в тетрадь записываю по памяти. Вот недавно добавил Иннокентия Анненского — захотелось «Гармонии»…

ЭПИЛОГ

Воскресным утром человек просыпается и идёт читать книги с людьми, ставшими его единомышленниками. Торопится к детям, чтобы рассказать им о мире, который намного сложнее, чем видят их глаза. Этот мир как древо жизни Иггдрасиль, в кроне которого спрятаны вся мудрость, ясность ума и сила духа, способные помочь выбрать верный путь и следовать ему до конца. «Зачем ему это?» — спросите вы. Затем, что это мировоззрение просветительства и критерий истины. Для этого стоит жить.

Фото из архива Мусы Гаджиева